Окончание.

Игорь Николаевич Чернышевский. Русский национализм: несостоявшееся пришествие Отечественные записки № 3 (4) (2002) .

Начало статьи см. здесь>>

Гурт: пролегомены к аналитике национального

Одним из источников проблем в изучении наций и национализма является характер ее отношений со своими обычными спутниками - такими, как свой язык, территория, культура и проч. Если «наивное» понимание нации попросту полагает все вышеперечисленное «признаками», естественными атрибутами нации, то современный этнономинализм de facto полагает их побочными продуктами «национального активизма», нужными для достижения каких-то третьих целей (типа построения капитализма в одной, отдельно взятой стране). Мы намерены рассматривать «национальные атрибуты» не как «неотъемлемые признаки», но и не как случайные следствия безличных процессов, но как национальные достижения, или трофеи.

Расселиться и занять собой территорию, создать национальный язык (отличающийся от других языков и единый в себе), построить национальную культуру - все это относится не к «неотъемлемым атрибутам», а именно к списку успехов. Разумеется, совсем неуспешные народы просто не выживают - поэтому народы, не имевшие никаких успехов, не оставляют следов в истории. Однако некоторые могут настолько преуспеть в каком-то одном отношении, что позволяют себе не обращать внимания на другие. Так, всем нам хорошо известно, что некоторые народы не обладают своим особым языком, четко очерченной территорией, самобытной культурой, видимыми антропологическими различиями и так далее - и, тем не менее, являются именно нациями. С другой стороны, люди, принадлежащие одной нации, могут отличаться внешне, разговаривать на разных языках и так далее.

Все перечисленные выше призы и трофеи имеют лишь одну общую черту: они не могут быть приобретены быстро. Как правило, на то, чтобы расселиться по новой территории, создать национальный язык, собственную культуру и так далее, уходит жизнь нескольких поколений. Более того: живущие здесь и сейчас представители народа могут даже не осознавать, что именно с ними происходит и куда идет дело. С их точки зрения, они «просто живут», т. е. решают практические задачи по обустройству своего быта - ну или, в лучшем случае, своих детей. Ситуация, в которой они находятся, воспринимается ими как данность: «так уж получилось, что мы здесь живем», «вроде бы дела пошли на лад», «что-то идет не так», etc. Разумеется, люди влияют на глобальную ситуацию - но далеко не всегда осознают это.

Эти «длинные периоды времени», превышающие человеческую жизнь - и уж, тем более, человеческие представления о прошлом и будущем, - мы будем называть Большим временем.[25]

В дальнейшем мы будем рассматривать «народ» как совокупность людей, конкурирующую с другими народами (другими совокупностями людей) в Большом времени - т. е. как субъект конфликта, протекающего в Большом времени.

Сами по себе сферы межнациональной конкуренции известны: это, прежде всего, демография, а также геополитика и геоэкономика: каждая нация стремится быть многочисленнее и богаче других наций, занимать большее (и более удобное для жизни) пространство, и т. п. Важно понять, что имеется в виду, когда мы говорим о Большом времени. Имеется в виду «историческое» время, исчисляемое сроками жизни поколений. Очевидно, что на таких исторических промежутках бессмысленно говорить о конкуренции между конкретными индивидами. Однако конкурентные процессы в больших временных масштабах наблюдаемы. Соответственно, «народы» можно определить в качестве субъектов этих процессов, т. е. как макроконкурентные группы. Слово «макро» здесь обозначает не столько численность нации (бывают и очень малые народы), сколько масштаб процессов, в которые они вовлечены. Небольшая группа людей, принимающая самостоятельное участие в глобальных процессах, есть полноценный народ.

Далее, следует отличать самостоятельное участие в длительных («больших», «медленных») процессах и самостоятельность (или даже задействованность) в текущей политике, т. е. в процессах «быстрых». Из первого автоматически не следует второго. Народ, «просто живущий» на какой-то территории - и, может быть, весьма успешный по меркам Большого времени - может никак не проявлять себя во времени «малом». Например, земледельцы, живущие в какой-то местности, могут столетиями страдать от набегов кочевников, которые нападают на их селения, грабят, жгут, насилуют, уничтожают урожай и т. д. При этом земледельцы могут относиться к кочевникам как к стихийному бедствию, с которым «ничего не поделаешь». Может показаться, что земледельцы смирились с ситуацией. Однако в Большом времени они активно теснят кочевников: рождаемость среди земледельцев выше, пастбища постепенно распахиваются под пашни и т. д.

Но бывают ситуации, когда действий в Большом времени оказывается недостаточно. Например, те же кочевники могут причинять слишком значительный вред: народ просто не успевает восстановиться, восполнить нанесенный ущерб. В таком случае у него есть альтернатива: постепенно сдавать позиции в Большом времени или начать отстаивать себя в «малом времени» - например, создавая оборонительную систему, окружая себя рвами и частоколами, организуя боевые дружины и т. д. Все эти мероприятия - громоздкие и затратные - возможны, однако, только в том случае, когда жители начинают осознавать себя именно в качестве нации. Такое осознание не дается сразу: требуется определенный уровень понимания ситуации, достижимый далеко не всегда и не во всех случаях. Но если уж он достигнут, народ начинает совершать поступки, нужные не только и не столько конкретным людям, сколько народу в целом.

Обычно подобная мобилизация наблюдается в критических ситуациях - например, во время войны. Однако есть способы сделать ее постоянным фоном существования народа, озаботить народ задачами глобальной конкуренции.

Это и есть национализм.

Поэтому любой народ, активно заботящийся о собственном будущем (т. е. соразмеряющий свои действия с Большим временем), уже можно считать «нацией». В таком случае, что же нового было изобретено в Европе в XVII-XVIII веках, помимо появления самого слова «нация»? Ответ таков: в XVIIвеках было совершено своего рода переоткрытие национализма - а именно, он был впервые в истории реализован в поле политики.

Политика в европейском смысле этого слова - уникальное явление, не имеющее прямых аналогов в других культурах. Речь идет о наборе практик, позволяющих отдельным людям влиять (или хотя бы пытаться влиять) на принятие решений сколь угодно высокого уровня. В большинстве культур подобные возможности были жестко табуированы. Соответственно, и национализм мог проявлять себя только в ипостаси патриотизма, т. е. «дополитического национализма». Однако между патриотизмом и национализмом есть немалое расстояние: национализм в европейском стиле возможен, когда перед народом уже развернулся выбор политических альтернатив.

Основная тема националистической мысли такова: что мы можем сделать сейчас, чтобы наш народ (пусть даже в лице наших отдаленных потомков) выиграл в глобальной игре, ведущейся в Большом времени? В таком случае, национализм можно определить как доктрину, которая утверждает, что макроконкурентная группа должна иметь возможность принимать участие в микроконкурентных процессах, прежде всего в текущей политике. Национализм проецирует отношения, имеющие место быть в Большом времени, на «малое», «человеческое» время.[26]

Очевидно, что эта проекция требует какого-то проектора. Здесь вступает в силу конструктивизм: для того чтобы соединить две «естественные» вещи (Большое время жизни народа и «малое» время жизни конкретного человека) требуется нечто искусственное - т. е. «националистическая машина», которая систематически транслирует первое во второе. «Национализм» есть особый общественный институт (наподобие «церкви», «правовой системы» и так далее).

В заключение - два любопытных вопроса. Во-первых, является ли националистическая проекция Большого времени на «малое» время отдельного человека единственно возможной? Отнюдь нет. Самая известная проекция Большого времени на человеческую жизнь осуществляется не национализмом, а религией.

За исключением особого случая иудаизма, в котором «национальная» и «религиозная» проекции совпадают, монотеистические религии являются конкурирующими с национализмом системами проекций. Они позволяют индивиду вписать свою жизнь в Большое время помимо «дел народа» - например, через участие в «работе спасения», как индивидуального, так и всеобщего. Поэтому очень не случайно, что Великая французская революция была одновременно и националистической, и антиклерикальной: именно последнее обстоятельство сделало возможным формирование «французской нации». Это не значит, что между религией и национализмом не могут быть установлены более сложные, в том числе позитивные, отношения - однако это требует дополнительных усилий.

Второй вопрос - существует ли все же разница между «нацией» и «этносом»? Опять же, да. Как правило, статус «этносов» получают группы, которые не были уничтожены или ассимилированы самоутверждающейся нацией, но которые не удалось сразу переварить, и с ними пришлось налаживать отношения, а следовательно, «давать им место» и как-то осмысливать их существование. На положение «этносов» также низводятся проигравшие нации, утратившие свои трофеи, но еще способные отстаивать свое существование. Собственно, если «нация» определяет себя как «господствующую», то «этнос» - это оппозиционная структура по отношению к «нации»: он не столько утверждает свои долговременные интересы в «малом времени», сколько защищается от чужого самоутверждения. Обычная мечта любого «этноса» - чтобы его оставили, наконец, в покое. Но эта мечта обычно приводит к историческому поражению: «этнос» в эпоху господства агрессивных национализмов рано или поздно ассимилируется. В лучшем случае он сохраняет кое-какие внешние черты утраченной самости, как правило - в качестве коммерческого продукта. Шиболет становится «матрешкой».

Заключение: русская тема

Так что же происходит с русскими? Ответ, в общем, прост. Русские до самого последнего времени являли собой (не столь уж редкий) пример народа, не слишком эффективного в «малом времени», но очень успешно действующего на больших исторических промежутках. То, что в пределах дней и лет выглядит как пресловутое «русское терпение», на больших промежутках времени смотрится совершенно по-другому.

Возьмем, например, два параметра, связанных с «малым» и Большим временем. Так, период с начала XIV и до конца XVIII века был, мягко говоря, противоречивым, с точки зрения политического и культурного развития страны. Однако между 1500 и 1796 годами число великороссов (без украинцев и белорусов) выросло в четыре раза (с 5 миллионов до 20 миллионов человек), тогда как французов - лишь на 80 процентов (с 15,5 до 28 миллионов), а итальянцев - на 64процента (с 11 миллионов до 17 миллионов).[27] Примерно тот же порядок цифр получается, если сравнивать такие параметры, значимые в Большом времени, как прирост и освоение новых территорий, рост влияния, построение «нормированной» высокой культуры, и так далее. Русские, в общем, привыкли к тому, что в конце концов «все устаивается» к их пользе - нужно только подождать. Успешное развитие в течение столетий подтверждало эту интуицию: все можно пережить, главное - выжить и вырастить детей. А там будет видно. За исключением периодов больших войн, система проекции долговременных интересов народа на действия конкретных людей просто не была востребована.

В настоящее время, однако, положение изменилось. В течение последнего века русские успехи сменились неудачами - достаточно посмотреть на те же данные демографии. Русских становится меньше, они хуже живут, и дела у них не ладятся. Причин тому немало, но главная - то, что традиционные механизмы выживания перестали работать. Русских обходят на малых временных промежутках, и нагнать уже не получается.

Тем не менее, до осознания сложившегося положения дел еще далеко. Первые, очень робкие движения массового «национального чувства» (пока что связанные с достаточно случайными обстоятельствами) пока еще не «зацепились» за националистический миф. Однако можно спрогнозировать рост подобных настроений. При этом большую роль в их развитии и осмыслении могут сыграть русские, оказавшиеся за пределами России: жители «новых независимых государств», эмигранты последней волны, а также - и это наиболее вероятно - «граждане мира», получившие хорошее образование... ну, хотя бы в том же самом старом добром Оксфорде, из чьих стен вышло немало пламенных борцов за счастье разных народов.

Краткий словарь терминов

БОЛЬШОЕ ВРЕМЯ. La longue durée, одно из центральных понятий исторической школы «Анналов».[28] Имеются в виду глобальные временные ритмы, в течение которых происходят незаметные изменения, не воспринимаемые с обыденной точки зрения как события: горообразование, эрозия почв, изменение расового и национального состава населения и т. п. Однако в Большом времени они являются именно событиями.

Переход от «малого» («человеческого») к «Большому» времени есть перевод взгляда (с «переднего плана» на «фон»), а не механическое увеличение «обозреваемого периода». Так, «малое» и «Большое» время могут измеряться одними и теми же хронологическими промежутками. Например, «ХХ столетие» для политической истории - это время, в течение которого произошли две мировые войны, несколько революций и т. п. В Большом времени «ХХ столетие» - это эпоха взрывного роста населения в некоторых регионах Земли, изменение расового и национального состава населения Европы, etc.

Нетрудно заметить, что школа «Анналов» понимает процессы, происходящие в Большом времени, по образу и подобию природных, т. е. прежде всего как бессубъектные и неконфликтные. Мы считаем такое ограничение методологически неоправданным. Так, мы определяем «народ» как «субъект Большого времени».

ГРАНИЦА. Образование, пресекающее цепи причинности. Процесс, начавшийся по одну сторону границы, не продолжается по другую ее сторону. (Например, граница физического тела - это то место, на которое «натыкается» другое физическое тело в своем движении.) В более сложных случаях процесс может продолжаться и по ту сторону границы, но замедлившись, ускорившись или изменив свое направление.

НАРОД. Субъект глобальных процессов определенного типа, происходящих в Большом времени (не менее времени жизни одного поколения). Народы конкурируют между собой за территорию, ресурсы, долговременное политическое и экономическое доминирование.

НАЦИЯ. Сообщество, существующее в малом («человеческом») времени (менее времени жизни одного поколения), осознающее долговременные цели народа (см.) и пытающееся способствовать их достижению своими действиями «здесь и сейчас» (прежде всего - своей политической активностью). «Состоявшаяся нация» обладает набором механизмов, позволяющим осуществлять такую проекцию. (Одним из таких механизмов является государство.)

ТРОФЕЙ. «Национальное достижение». Успешный результат действий народа, достижимый лишь в масштабах Большого времени (конкретно - более периода жизни одного поколения). К трофеям относятся: оккупация и освоение новых территорий; умножение численности населения; успешная ассимиляция других народов; достижение массового благосостояния; политическое, экономическое или военное доминирование в регионе; создание и массовое внедрение «высокого» («литературного») языка; создание полноценной национальной культуры, и т. д. и т. п.

ШИБОЛЕТ. От Книги Судей, 12, 5-6, эпизод со словом «шиболет» [колос], которое не могли произнести ефремляне. Этническое различие, некогда незначительное, но - постепенно или внезапно - ставшее «вопросом жизни и смерти». Мы полагаем, что таков генезис всех (или почти всех) значимых этнических различий. При этом шиболет как различительный признак, как правило, обладает минимальной затратностью на его распознавание: это «цепляющая мелочь» - которая, однако, достаточно надежно маркирует границу «своего» и «чужого».

[1] Цит. по: Философский энциклопедический словарь, М., 1983.

[2] Anderson B. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. L., 1983 / Б. Андерсон. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001.

[3] Как указывает В. В. Коротеева (Коротеева В. В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. М., 1999), среди известных учёных открыто признавали себя примордиалистами К. Гирц (Geertz) и Э. Шилз (Shils), чьи основные работы были написаны
в 1950-1960 годы.

[4] См., напр.: Brass P. Ethnicity and Nacionalism: Theory and Comparison. New Delhi, 1991.

[5] Б. Андерсон. Воображаемые сообщества. C. 60-70.

[6] Op. cit. Р. 71-88.

[7] Ibid. Р. 105-132.

[8] Gellner E. Nation and Nationalism, Oxford, 1983 / Э. Геллнер. Нации и национализм. М., 1991; каноническое изложение теории см. в статье: Э. Геллнер. Пришествие национализма: Мифы нации и класса // Нации и национализм: Сборник. М., 2002. Похожую позицию занимает
К. Гирц, см.: Geertz C. Thoughts on Researching Nationalism. Manuscript. workshop, Institute for Advanced Study, Princeton University, 4-6 December 1997, manuscript, 4 pp.

[9] The Invention of Tradition. Ed. E. Hobsbawm and T. Ranger. Cambridge, 1983.

[10] Hobsbaum E. Nation and Nationalism Since 1780: Programme, Myth, Reality. Cambridge, 1990 / Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 года. СПб., 1998. Также см.: Э. Хобсбаум. Национализм и этничность // Национализм. (Взгляд из-за рубежа). М.: Российская академия государственной службы при Президенте РФ. Информационно-аналитический центр, научно-информационный отдел, 1995.

[11] См., напр., Brubaker R. Myths and Misconceptions in the Study of Nationalism // The State of the Nation. Ernest Gellner and the Theory of Nationalism / John Hall (Ed.). Cambridge: UK, 1998. P.272-306 / Р. Брубейкер. Мифы и заблуждения в изучении национализма // Ab Imperio. Теория и история национальностей и национализма в постсоветском пространстве. Вып. 1. Казань, 2000.

[12] То есть о политических образованиях, внутренняя политика которых связана с использованием риторики «национального строительства» для выделения определённых групп населения с целью манипулирования ими (например, в структуре отношений типа «доминирующая нация - национальное меньшинство - диаспора»).

[13] Таким образом, перспективы некоей группы людей стать «нацией» задаются возможностью рентабельного культурного активизма, рассчитанного на внутренний рынок.

[14] Впрочем, некоторых подобная перспектива увлекает: достаточно вспомнить фигуру М.С.Грушевского и его роль в создании «украинского мифа». Из свежих примеров можно вспомнить предельно ангажированные работы российского этнолога Яна Чеснова, который «внес решающий вклад в конструирование мифов об уникальной чеченской цивилизации, о природном чеченском эгалитаризме и о 400-летней борьбе чеченцев и русских» (Тишков В. Слова и образы в чеченской войне // НГ- Сценарии от 10 июня 2001; подробнее см:
Чеснов Я. В. Чеченская цивилизация // Антропология и археология Евразии (на англ. яз.). Зима 1995-1996. Т. 34. № 3.), или сочинения С. М. Червонной о грузино-абхазском конфликте (Chervonnaya S. Conflict in the Caucasus. Georgia, Abkhazia and the Russian Shadow. London, 1994).

[15] Мы используем несколько расширенный вариант определения, данного В. В. Коротеевой
в статье «Существуют ли общепризнанные истины о национализме?» (Pro et Contra, № 2 (3), 1997), где автор (со ссылкой на Breuilly J. Nationalism and the State. Manchester, 1982) пишет:»С некоторыми оговорками большинство специалистов сходится в том, что основную доктрину национализма можно изложить так: существует такая общность, как нация, с присущими ей особыми качествами; интересы и ценности этой нации обладают приоритетом перед другими интересами и ценностями; нация должна быть как можно более независимой; для этого нужен, по крайней мере, некоторый политический суверенитет».

Чаще встречаются определения, обращающие преимущественное внимание на какую-нибудь одну сторону дела. Например, Карл Дойч (Deutsch K.W. Tides among Nations. NY, 1979, цит. по: Этнос и политика. Сборник М., 2000) понимает национализм «когнитивно»: «Национализм- это состояние ума, которое при принятии решений в социальных коммуникациях придаёт особое значение "национальным" сообщениям, воспоминаниям и образам». Напротив, Геллнер в начале «Нации и национализма» вообще не ссылается на «чувства», предлагая чисто политическую дефиницию явления: «Национализм заключается в требовании совпадения лингвистических границ с государственными».

[16] Очевидно, что эта схема в высшей степени «диалектична». Интересно, что до ума её довёл не кто иной, как Шеллинг, в своих лекциях по философии мифологии. Исследуя причины разделения единого человечества на народы (т. е. ставя - кажется, впервые в истории европейской мысли - проблему этногенеза), он тщательно воспроизводит вышеуказанную последовательность, но только на сверхвысоком уровне рефлексии.

По мнению Шеллинга, «первобытное сознание» полагает единого Бога - но не потому, что знает о его единстве, а потому, что просто не может себе вообразить иного божества. («Мы имеем дело не с вещами, но с властями, действующими в глубинах сознания», пишет Шеллинг, соглашаясь тем самым с «воображаемым» характером происходящего - но полагая эту имагинацию имеющей власть над умом во всяком случае не меньшую, чем «впечатления реального мира».) Появление же в сознании иного божества («захватчика») начинает теснить и искажать народное сознание, причём этот факт переживается народом как катастрофа. Однако развивающееся самосознание в самой нижней точке своего падения просветляется «молнией Откровения», возвращающего народу монотеизм. См. Шеллинг Ф. В. Й. Введение в философию мифологии // Шеллинг Ф.В.Й. Сочинения в двух томах. Т. 2. М., 1989. (В националистическом дискурсе Откровению соответствует появление «героев национального возрождения», обычно наделяемых чертами «спасителя» и «искупителя». См., напр., образ Тараса Шевченко в украинской националистической литературе.)

[17] Такую форму имел армянский национализм в конце XIX века. См, напр: Лурье С.В. Национализм, этничность, культура // Общественные науки и современность. 1999. № 4.

[18] Таков, например, «евронационализм» государств СНГ. Иногда он принимает причудливые формы. Например, украинский литератор Ю. Андрухович пишет об «ограде сада Меттерниха» как о той «родине», в которую должна стремиться независимая Украина. Имеется в виду Австро-Венгерская монархия, пребывание в составе которой Западной Украины понимается им как форма приобщённости к высокой европейской цивилизации, а отнюдь не как национальное унижение.

[19] Например, «негритюд» в его радикальных формах.

[20] К националистическому дискурсу полностью применимо известное положение Людвига Витгенштейна из Логико-Философского Трактата: «О чём нельзя говорить, о том следует молчать». Это не значит, что оно не может быть никак передано: на «неописуемое» можно показать («смотри туда, и ты увидишь»). Хорошие националистические тексты устроены именно так: они показывают, куда смотреть, а не пытаются нарисовать перед читателям готовую картинку.

[21] Это, впрочем, относится к любым ценностям: неанализируемость (или неполная анализируемость) таковых логически входит в само определение «идеала», и сальерианское «музыку я разъял, как труп» всегда будет звучать приговором, а не оправданием. Национализм интересен тем, что данный идеал принципиально не является «личным». Националист никогда не скажет - «на мой вкус, он русский», потому что он говорит
не от себя.

[22] Одно из первых описаний геноцида - Суд. 12, 5-6: «И перехватили Галаадитяне переправу чрез Иордан от Ефремлян, и когда кто из уцелевших Ефремлян говорил: "позвольте мне переправиться", то жители Галаадские говорили ему: не Ефремлянин ли ты? Он говорил: нет. Они говорили ему: скажи: "шибболет", а он говорил: "сибболет", и не мог иначе выговорить. Тогда они, взяв его, закололи у переправы чрез Иордан. И пало в то время из Ефремлян сорок две тысячи».

[23] В качестве примера можно вспомнить тему «евгейской кагтавости». Здесь шиболет - это способность чётко произносить вибрант «р», якобы присущая только «настоящим русским». При этом способность к произнесению «чистого р» не считается сколько-нибудь значимым «национальным достоинством», хотя отсутствие такой способности маркируется как «недостаток».

[24] В этом смысле более чем симптоматично, что в самом центре Москвы (на Старом Арбате) со времён ранней перестройки находится туристский «развал», где на продажу выставлены адаптированные под нужды сувенирного бизнеса символы русской и советской идентичности- деревянные ложки, матрешки, красные знамена и проч.

[25] Приоритет в исследовании процессов, происходящих в «Большом времени», принадлежит историкам «школы Анналов» - от Люсьена Февра до Фернана Броделя.

[26] Так становятся возможными националистические фигуры речи - например, ходовое «без собственной национальной государственности мы не можем надеяться на сохранение генофонда, языка и культуры нашего народа». Здесь утверждается прямая зависимость процессов, происходящих в Большом времени (например, «сохранение генофонда») от текущих процессов «малого времени» (обретение «национальной государственности» здесь и сейчас), а сама проекция осуществляется через поле политического дискурса.

[27] Напр., см. Анисимов Е. «Какие мы русские?» // Комсомольская правда, 13.03. 2002.

[28] Аутентичное изложение проблематики см. у Фернана Броделя в статье Brodel F. Histoire et sciences socials. La longue durée» // Annales E.S.C. 1958, № 4 / Бродель Ф. История и социальные науки. Длительная временная протяжённость // Философия и методология истории. М. 1977 (сокращенный перевод).

Источник: http://www.strana-oz.ru/?numid=4&article=212