Настоящее и будущее осваивается в двух крупных формах – имитации или проектирования. На нашей почве доктрина модернизационного подражательства в последние десятилетия себя почти исчерпала. В усердных попытках прозападных реформ хорошо штампуются лишь кривые зеркала из комнаты смеха – уж слишком разные у нас с еврозападом природно-климатические условия, культурно-исторические типы человека, уклады хозяйства и особенности техноландшафтов. Жизнеустроение не скопируешь, его можно и нужно самим проектировать, строить, обновлять, ремонтировать – а начинать с кирпичиков материального и духовного существования.

Промышленное производство – определяющий базис современной индустриальной цивилизации. Наставленный имитационный путь к рынку через деиндустриализацию весьма пагубно отразился на отечественной технической культуре. В промышленности это выразилось в лавинообразном росте износа основных фондов на фоне не менее масштабного падения объема производства и его энерготехвооруженности, снижения производительности труда и сокращения числа квалифицированных рабочих. Серьезно подпорчена уникальная цивилизационная оболочка безопасного труда в отечественном производстве. Задуманная еще в прошлом веке сфера промышленной безопасности создавалась на рубеже веков, чтобы оберегать народ и его хозяйство от жалящих издержек экспансии прогресса техники в природу – промышленных аварий, которые несут жизненные и смертные страдания человеку-труженику.

В 70-80-е годы предыдущего столетия сложность технических систем перерастает использовавшиеся инструменты обеспечения их технической надежности. Происходят тяжелые техногенные аварии:
− Стейтен Исланд (США, 1973, пожар с участием СПГ, погибло 40 чел.),
− Потчефструм (ЮАР, 1973, утечка аммиака, погибло 18 чел.),
− Фликсборо (Великобритания, 1974, взрыв циклогексана, погибло 28 и травмировано 89 чел.),
− Декейтор (Иллинойс, США, 1974, взрыв пропана, погибло 7 и травмировано 152 чел.),
− Беек (Нидерланды, 1975, взрыв пропилена, погибло 14 и травмировано 107 чел.),
− Севезо (Италия, 1976, токсическое заражение от выброса диоксина, пострадало 30 чел., переселены 220 тыс. чел.),
− Уэстуэго, Галвестон и др. (США, декабрь 1977 г., 5 взрывов пыли за 8 дней на разных элеваторах, погибло 59 и 48 чел. ранены)
− Сан-Карлос (Испания, 1978 г, взрыв пропилена, погибло 215 чел.),
− Санта Круз (Мексика, 1978, пожар с участием метана, погибло 52 чел.), − Ортуэлла (Испания, 1980, от взрыва пропана погиб 51 чел.),
− Бхопал (Индия, 1984, выброс метилизоцианата, погибло более 2 тыс. чел, стали инвалидами более 200 тыс. чел),
− Сан-Хуан-Иксуатепек (Мехико-Сити, Мексика, 1984, взрывы сжиженного нефтяного газа, погибло 644 чел., 7087 чел. травмированы),
− Арзамас (СССР, 1988, взрыв гексогена, погиб 91 чел., пострадали 1500 чел.),
− Piper Alpha (Северное море, 1988, взрыв газа на морской нефтедобывающей платфоме, погибло 167 из 226 чел.),
− Уфа (СССР, 1989, взрыв ШФЛУ, погибли 575, ранены более 600 чел.).
За рубежом накопленное знание о крупных промышленных авариях было формализовано в директивах Севезо I (1982 г.) и Севезо II (1996 г.). После аварии на АЭС в Тримайл-Айленд (США, 1979 г.) выдвинут эгоцентричный принцип исследования безопасности, когда в центр внимания ставится не опасный объект, а индивид.

Толчком к выработке отечественной концепции обеспечения безопасности в техносфере стала авария на Чернобыльской АЭС (СССР, 1986 г.). В известных программных работах академика АН СССР В.А. Легасова выражалась необходимость формирования новой методологии обеспечения безопасности, являющейся одновременно научно-технической и социально-экономической проблемой. Такая методология создавалась не на пустом месте от Чернобыля, а кропотливо (буквально кровью и потом) формировалась отечественными учеными и практиками – например, в ВМФ еще за три десятилетия до Чернобыля.
Опыт крупных промышленных аварий показал, что в сложных технико-социальных системах одних только техники безопасности и охраны труда оказывается недостаточно. Для управления такими системами (типичный пример – опасный производственный объект) необходимы не только знания о технике, поэтому промышленная безопасность идет рука об руку с социологией.

Известно, что большинство российских предприятий родом из советского прошлого – у них множества явных и неявных энерго-материальных, информационных, социально-экономических и иных связей с окружающими техноландшафтами. Именно поэтому у нас в творческом преодолении бытовавшей концепции «абсолютной безопасности» сложилось представление о безопасности промышленного производства как системной категории. Иными словами, безопасность рассматривается как жизненный атрибут взаимопомощи при функционировании сложных технико-социальных систем в нечужеродном окружении техноландшафтов. Запад же идет совсем другим путем: источник опасности и потенциальные жертвы конкурируют – например, в форме «заботы» о защите индивида от чрезмерных опасностей. Вопрос о мере и приемлемости этой «чрезмерности» отстаиваться в схватке рискующих жизнью и рискующих прибылью. К чему это приводит в традиционных обществах со слабым конкурентным (протестантским) духом мы скоро почувствуем на собственной шкуре после опусов «модернизации» от реформы технического регулирования.

В России на рубеже веков наметились переходы от техники безопасности к обеспечению промышленной безопасности, от методов «пожарной команды» к обеспечению пожарной безопасности и безопасности в чрезвычайных ситуациях – это хорошо прослеживается в новеллах российского законодательства. В поисках будущего в сфере обеспечения безопасности в техносфере мы пока не движимы схоластическим идеями рыночной конкуренции, а предпринятые извне наставнические попытки в виде реформы технического регулирования дали сбой. Мы должны извлечь урок и не можем оставаться слепыми котятами, в ожидании приятной стабилизации («все будет хорошо»), которая может оказаться гораздо хуже хаоса настоящего.

Сегодня техносфера нашей жизни идет вразнос, за которым «порядок» грядет лишь в виде остовов оборудования и евроофисов на костях приватизированных заводов и фабрик, с потемкинскими вкраплениями анклавов конкурентноприспособившихся производств – «теплиц прогресса». Всем нам нужна безаварийная остановка с четким планом о последующем безопасном запуске отечественного хозяйства. Внешнее хозяйство (мировая экономика) лелеет лишь паразита, прожигающего кладовые нашей земли на алтаре глобинтерна. Такой план-запуск не по плечу возвысившемуся сегодня культурно-историческому типу стяжателя, имитатора и конформиста. Его творчески бесплодная частица всегда содержится в человеке (лень, безынициативность, корысть, безответственность, презрение к труду). Но сегодня она стала уже не частицей, а большей частью – слишком поистерлись губки тисков традиционной евразийской культуры. На них зачем-то стали «выдавливать по капле раба», и не заметили, как прищемили руки труженику.

Первый шаг к плану неимитационного построения нечужеродного будущего – осознание своего настоящего с рефлексией побед и бед прошлого. Проектирование образа будущего должно вестись во всех жизненно важных сферах. Без прикладных инструментов анализа и синтеза накопленного знания тут не обойтись. В оберегающей производство оболочке – в сфере промышленной безопасности – такой инструмент вроде бы сначала был заимствован как «управление риском», но затем творчески переработан до сподручных отечественных методов анализа опасностей и оценки техногенного риска.

Сегодня методы анализа опасностей и оценки риска востребованы как никогда. В ходе реформы технического регулирования обновление действующих норм и правил было заморожено под предлогом разработки технических регламентов. На деле регламенты оказались вечно обсуждаемыми пустышками, а степень износа основных фондов превысила оберегательные возможности действующих требований безопасности. Пришедшие в нефтегаз западные технологии также часто не укладываются в язык постсоветских норм. Проектировщики и производственники оказались в ловушке правил безопасности – выполнить (,) нельзя (,) отступить. Рынок нашептывает – ставь вторую запятую – кредиты безопасности спишут (т.е. повесят эти издержки на плечи внерыночных безмолвных жертв – природу, население, производственный персонал, институты жизнеобеспечения, госслужбы спасения и надзора).

К счастью, пока большинство наших предпринимателей не может поступиться совестью и безопасностью производства ради сиюминутного прироста прибыли. Поэтому когда в конкретном уникальном случае какого-либо проекта или производства общие требования безопасности не срабатывают их не отбрасывают, а смягчают, измеряя обоснованность инструментарием анализа опасностей и оценки риска: дело в том, что невиданный (по рыночным меркам) запас прочности имеют не только основные производственные фонды из советского прошлого, но и сопровождающие их требования безопасности. Образно можно сказать, что анализ риска для требований безопасности подобен неразрушающему контролю для продления ресурса оборудования постсоветских опасных производственных объектов.

Здесь нельзя впадать в крайность – т.е. подменять неисполнение требований измерительным инструментом: например, невозможно физически обосновать стометровые минимально безопасные расстояния от типового продуктопровода с ШФЛУ (здесь «поможет» только хиромантия «управления риском»). Но вполне разумно сократить для конкретных участков излишне пессимистичное требование о трехкилометровых зонах в рамках специальных технических условий, содержащих обоснованные технические решения и адресные меры обеспечения безопасности. Собственно так и поступали в советском прошлом — вынужденные отступления допускались по жесткой и «непрозрачной» процедуре лишь в очень частных случаях. Когда масса таких «частностей» превышала некий критический порог — уточняли нормы и правила. Сегодня риск-анализ должен помочь высветить «непрозрачность» процедуры частного отступления от норм безопасности. Принимать решение все равно придется, руководствуясь нравственными ориентирами — рыночная цена не может заменить наши традиционные православные, мусульманские и советские ценности.