Девелопментализм — ускоренное индустриальное развитие, или практически то же, что государство развития, — одна из самых успешных идей ХХ века. Холодная война и абстрактное деление идей по политической оси вправо и влево заслонили очевидный факт, что политику индустриального развития с успехом проводили совершенно разные режимы и партии: и фашисты, и коммунисты, и националисты, и социал-демократы.

Это утверждение вовсе не противоречит здравому смыслу. Оно противоречит только идеологии свободных рынков, которая предлагает нам поверить, будто существует один и только один путь к достижению экономического роста, и это рынки, свободные от вмешательства государства.

Если рассуждать честно, приходится признать, что, при всех колоссальных отличиях, в ХХ веке серьезных успехов в организации производства добивались и Муссолини с Гитлером, и Сталин, и скандинавские социалисты. Совершенно разные режимы проводили государственную политику активного индустриального развития. Многие из них диктаторские, но в Европе под ударами Великой депрессии (что сегодня проходится вспоминать как серьезное предупреждение) оставалось немного жизнеспособных демократий. Скажу не без гордости, среди тех, кому удалось в те времена защитить принципы свободы и не допустить при этом обнищания собственных граждан, мы, скандинавы. Но добились мы этого не ослаблением, а умелым усилением роли государства на рынках и в производстве.

Сегодня, в эпоху господства неоклассической экономической теории и неолиберализма, государственный девелопментализм вымер почти по всей политической оси, за исключением Восточной Азии и отчасти Бразилии. Неолиберализм довлеет над миром уже три десятилетия. Результаты этого доминирования пора признать очевидными.

Хотя сами термины «девелопментализм» и «государство развития» появились совсем недавно, только в начале 1980-х, их практика и теория весьма четко прослеживаются в государствах Запада с самого начала современной эпохи, еще с XV века. Пик был достигнут после окончания Второй мировой войны. График 1 показывает потрясающий успех индустриального развития и последующий упадок, наступивший в 1970–е годы с массовым применением неолиберальных «структурных корректировок».

Нынешний финансовый кризис в Евросоюзе и США знаменует наличие «структурных корректировок» в центрах мировой экономики. Теперь им самим грозит пройти через то, что выпало на долю Латинской Америки в 1980-е и Восточной Европы в 1990-е годы — деиндустриализация и падение реальных доходов. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись.

Теория развития

Основная идея, стоящая за программами индустриального развития, очень проста: структура национального производства может быть субоптимальной, но это исправимо активным и целенаправленным вмешательством. Явно или косвенно, концепция исходит из того, что одни виды хозяйственной деятельности более способствуют общему благосостоянию, нежели другие.

Как будто все очевидно. Однако сегодня неоклассическая теория в экономике (фактически идеология неолиберализма) исходит из теории международной торговли Давида Рикардо, согласно которой на мировых рынках идет обмен абстрактными затратами труда, измеряемыми часами, то есть количественно, а не качественно. Стандартная экономическая теория постулирует, что мировая торговля сближает уровни доходов всех народов согласно так называемому выравниванию цен на факторы производства. Девелопментализм, напротив, исходит из того, что простое рыночное подключение страны с допотопной техникой и экономикой к стране с развитым высокотехнологичным производством приведет к расхождению их уровней. Иначе говоря, одна страна начнет еще больше специализироваться на видах деятельности, связанных с богатством, а другая — с бедностью. С позиций теории девелопментализма богатство создается посредством ограниченной конкуренции, создающей индустриальную ренту, которая должна делиться между капиталистами (более высокие прибыли), работниками (более высокие зарплаты) и государством (более высокие налоги).

В самых общих чертах задача у девелопментализма всегда одна и та же, начиная с запрета на вывоз в зарубежные мануфактуры необработанной шерсти, введенного еще в 1485 году в правление английского короля Генриха VII, и вплоть до индустриального протекционизма Японии и Южной Кореи в 1980–е. Это национальная индустриализация, которая стремится преодолеть зависимость страны от экспорта одного лишь сырья.

Государства развития заботятся о росте национального благосостояния путем диверсификации структуры национального производства. Поощряются отрасли с большим потенциалом для технологического переоснащения и, соответственно, понижения стоимости производства единицы продукции плюс создания производственных цепочек меж отраслями и областями страны.

Схема предлагает ранжир видов хозяйственной деятельности по их потенциалу создания национальных девелопменталистских рент. К примеру, производство мячиков для гольфа получает высокую оценку потенциала, потому что их наиболее эффективный производитель, находящийся в Нью-Брэдфорде, штат Массачусетс, платит зарплату 14 долларов в час. Это сугубо механизированное массовое производство из композитных пластмасс. А в самом низу находится ручное, штучное производство мячиков для бейсбола — его оказалось невозможно механизировать, поэтому до сих пор каждый мячик требует более сотни стежков вручную. За такую работу платят от 50 центов до 1 доллара в час, и выполняют ее в Гаити и Никарагуа. На этом примере видно, что страна может лучше и дешевле всех в мире делать мячики для бейсбола, тут вроде бы ее сравнительное преимущество — и при этом оставаться одной из беднейших в мире.

Государство развития строит свою идеологию и легитимацию на способности вывести страну из ловушки бедности и добиться качественного, трансформирующего жизнь страны роста. Иначе говоря, ощутимое улучшение в экономическом положении населения есть также и политическая стратегия удержания власти элитами. Это в равной степени относится к просвещенному абсолютизму Европы XVIII века или к так называемым азиатским ценностям наших дней.

Подобная стратегия требует одного, но действительно главного условия — сильной, что не означает большой, компетентной, патриотичной и верной своему правителю бюрократии. (Кстати, я ведь не сказал бескорыстной — однако есть рамки, выходя за которые коррупция подрывает и силу, и компетентность, и патриотизм, и саму верность бюрократии своему руководству.)

Бюрократия короля Пруссии Фридриха Великого (правил в 1740–1786 годах) служит лучшим образцом. Но в этом ряду куда больше примеров. И «птенцы гнезда Петрова», вашего великого русского царя, и шведские банкиры и плановики, во времена Великой депрессии каждую неделю собиравшиеся в кабинете Гуннара Мюрдаля, и легендарное японское министерство международной торговли и промышленности, и сингапурские технократы, позволившие премьеру Ли Куан Ю так гордиться якобы сугубо азиатскими ценностями, — это все варианты государства развития.

У данной идеологии есть еще две черты, о которых необходимо упомянуть. Как правило, она сочетается с элементами национализма или национального государственного строительства, чья вирулентность зависит от остроты геополитических конфликтов, в которые вовлечено государство. Война вообще очень часто способствует возникновению государства развития, поскольку в такие чрезвычайные периоды обычные финансовые опасения и соображения отбрасываются в сторону, приходится работать по принципу «все для фронта, все для победы». И, кроме того, во многих случаях, как в Азии, в Латинской Америке, так и, безусловно, в России, ускоренное индустриальное развитие означало громадные тяготы для аграрного сектора, которому приходилось поддерживать высокие темпы индустриализации ценой голода.

Рыночный, более капиталистический вариант государства развития в основном полагается на частный капитал и собственность. Бюрократии в этом варианте предоставляется возможность формировать стратегический курс, поощрять и направлять индустриальные проекты так, чтобы частный интерес капиталистов совпадал с вектором экономического развития страны. Интересы, как правило, совпадают, когда частный сектор инвестирует в проекты, ведущие к росту технической вооруженности и компетентности своей страны, причем нередко в отраслях и сегментах рынка, где ранее господствовали иностранные компании из более развитых стран. В коммунистическом варианте девелопментализма у плановой экономики были свои командные методы, но при этом — совершенно те же самые задачи и показатели успеха.

Политические орудия государства развития

Набор инструментов государства развития остается неизменным уже которое столетие, хотя их точность и повышается со временем. Первым делом на основе наблюдений за тем, что составляет на сегодня индустриальную структуру богатейших стран, сознательно вырабатывается набор задач и средств их решения. Виды деятельности, которые собираются перенять, неизбежно оказываются технически более передовыми, нежели что-либо в стране, предпринимающей рывок.

Патенты, лицензии и таможенные тарифы используются с конца XV века как меры по поощрению создания и распространения в стране нового технического знания и навыков, а также их первоначальной защиты от более сильных иностранных конкурентов. Предприниматели, намеревающиеся наладить свое производство в ранее бедных и отсталых уголках страны, получают временные освобождения от налогов, таможенные убежища и официальные монополии (то есть разновидность патента). Таким вот образом новые виды промышленности не растут, а насаждаются в тех областях, где сами по себе они бы не выросли.

Тюдоровская Англия, Франция времен Людовика XIV и его главного министра Кольбера, петровская и екатерининская Россия, Пруссия при Фридрихе Великом или, много позже, Япония и Южная Корея имели общим то, что основную роль там играло привлечение иностранных специалистов, а не иностранного капитала. Английские власти некогда ввозили за немалые деньги и налоговые послабления итальянских купцов и высококвалифицированных фламандских ткачей. Россия петровских времен приглашала офицеров, врачей, аптекарей, корабелов, архитекторов, ученых. Индустриализация Южной Кореи проходила в 1960–1970–е годы при массовом участии инженеров, прилетавших из Японии на выходные для подработки.

Помимо мер финансового поощрения (защитные таможенные тарифы, временное освобождение от налогов, госкредиты, субсидии и премии за успешный выход на экспортные рынки с новыми товарами) и привлечения загранспецов огромное значение имеет воспитание собственной талантливой молодежи. Примеров опять же множество во всей истории современности: разветвленная система ремесленного ученичества в Англии при Елизавете I в конце 1500-х годов; основание академий наук и ремесел по всей Европе в XVIII веке; советские рабфаки, профтехучилища, техникумы, вузы и втузы времен индустриализации; почти маниакальное стремление к инженерному образованию японцев, корейцев, а теперь и китайцев.

Адам Смит в опубликованном в 1776 году трактате «О богатстве наций» пишет, что навигационные акты (начиная с 1651 года запрещавшие перевозить английские товары на иностранных судах и не допускавшие иностранный фрахт в американские колонии) стали «разумнейшей из всех экономических мер Англии». Адам Смит, якобы безоглядный певец свободы рынков, здесь совершенно ясно выступает поборником протекционизма, стандартной политической меры государств развития. Смит, если внимательнее вчитаться, рекомендует полагаться на «невидимую руку рынка» только тогда, когда это не противоречит главной государственной задаче в сфере экономики — индустриализации. В иных случаях Смит ясно пишет, что «предпочтение должно отдаваться поддержке собственной промышленности перед иностранной».

Но шотландский политэконом и «мирской философ» писал как раз в то время, когда Британия достигала мирового лидерства и переставала нуждаться в государстве развития. Поэтому Смит (сам, кстати, долго служивший таможенником и мытарем и потому не понаслышке знавший о бремени тогдашних чрезвычайно высоких британских налогов и пошлин) соглашается с прошлым британской экономической политики развития, но не с ее настоящим и будущим.

Уже ближе к нашим дням либеральные экономисты вырвали рассуждения Адама Смита из контекста и сделали его своим великим предтечей. Это равняется фальсификации истории экономического анализа. Если вернуть труды Адама Смита в их подлинный контекст, становится ясно, что он безусловно выступает за государство развития, но видит, что многие из этих мер отжили в британском случае, ведь в конце XVIII века английская промышленность уже стала самой передовой в мире и вступила в фазу устойчивого роста, поэтому пришла пора менять экономический курс и активно искать мировые рынки.

В своем Докладе на предмет мануфактур 1791 года Александр Гамильтон, первый секретарь казначейства в истории США, намечает план индустриализации Америки, который можно считать прототипом всех подобных планов развития. Гамильтон использует аргументы, в те времена кочевавшие по всем столицам континентальной Европы и до самых недавних пор использовавшиеся в Англии. Что, впрочем, и спровоцировало восстание американских поселенцев, не желавших покупать чай и сахар по ценам, диктуемым монополистами Ист-Индской компании, вдобавок и с акцизными наценками британских колониальных властей.

Гамильтону надо было обосновать, каким образом новая Американская республика выживет и найдет почетное место в структуре мирового хозяйства. Он был прав в своих опасениях: экономика США тогда более чем наполовину состояла из плантационного сектора, вполне аналогичного Гаити или Ямайке. Но в итоге вместо этого США стали индустриальным гигантом, портрет Гамильтона совершенно по делу сегодня украшает долларовые купюры.

Гамильтон выступал за льготы и налоговые стимулы лучшим отечественным производителям и хотел, чтобы они покрывались из таможенных сборов на импортируемые промышленные товары. Кстати, этот доклад был переведен на русский практически сразу же, в 1800-х, каким-то интересующимся лейб-гусаром и, несомненно, входил в круг чтения российских реформаторов времен Сперанского.

Интеллектуальным продолжателем идей Гамильтона в XIX веке стал немецкий экономист Фридрих Лист (1789–1846), основной теоретик государства развития, который прожил в политической эмиграции в Америке несколько лет и даже получил гражданство США. Лист сделался в Америке энтузиастом индустриализации, особенно железнодорожного строительства.

Вдохновляемые Докладом Гамильтона работы Листа, в свою очередь, оказали громадное влияние на другого видного энтузиаста железнодорожного строительства и индустриализации — графа Сергея Юльевича Витте, министра финансов Российской империи при двух последних царях. Витте самолично переводил труды Листа на русский язык. Политика Витте была совершенно в духе индустриального развития — сочетание поощрения промышленности с созданием новой системы профессионально-технического образования (под эгидой виттевского министерства финансов, а не реакционно-косного министерства народного просвещения Победоносцева) и инфраструктурным строительством. Именно Витте начал строительство самой длинной железной дороги в мире — Транссибирской магистрали.

Успехи и относительные неудачи

Государство развития служит мостом при переходе от бедности к индустриализму и национальной экономической силе. Но по мере достижения позиций в ведущих технических областях и пределов знания своей эпохи государство развития становится все менее эффективным и полезным для страны.

Когда страна уже вышла на лидерские позиции, когда ее технические сектора состоялись, не за кем дальше гнаться и ни к чему ужиматься и экономить на себе самих. Более того, становится куда эффективнее перейти от бюрократически-командных к рыночно-конкурентным средствам осуществления экономической политики. Промышленный сектор, окрепнув, сам захочет выйти на мировой рынок и своими силами добиться прибыльных позиций, без опасливой оглядки на бюрократических опекунов на родине. В целом, думаю, ситуация знакома многим русским, которые еще помнят, как СССР достиг своих пределов бюрократически-командного роста и какие при этом возникали коллизии и надежды.

Поистине трагично, что надеждам не суждено было реализоваться. СССР просто распался, и теперь, после почти двух десятилетий чудовищных потерь (демографических, моральных, хозяйственных), приходится вспоминать о том, что советские люди уже проходили, но, похоже, здорово подзабыли. Так что снова возникает разговор о необходимости модернизации.

Итак, по многим причинам государство развития несет в себе залог собственного кризиса и саморазрушения. Управление государством развития непременно включает своевременный и аккуратный демонтаж. И Адам Смит, и Лист, каждый по-своему, подчеркивали временность регулирующих мер государства развития. Оба мыслителя предвидели переход к свободе торговли и открытости рыночным силам сразу же вслед за созданием желательной хозяйственной структуры.

Надо также признать, что государства развития имели громадный успех в США, Германии, Скандинавии, СССР и Восточной Азии, но оказались далеко не так успешны в Латинской Америке или Индии. Отчасти дело в разных политических курсах и геополитических обстоятельствах, сложившихся в этих регионах мира после Второй мировой войны. В Восточной Азии индустриализация носила глубокий характер и неизбежно с самого начала ориентировалась на громадный экспортный рынок США, их вооруженного защитника от коммунистических соседей в период холодной войны. В Латинской Америке США не были настолько обеспокоены самим выживанием государств этого региона, а в Индии все равно не могли играть особой роли. Поэтому индустриализация Латинской Америки и Индии носила неглубокий характер импортозамещения, оставалась зависимой от импорта (и, следовательно, цен в валюте) важнейших компонентов для местной сборки и ориентировалась лишь на не слишком емкие внутренние рынки.

Кроме того, в Восточной Азии бюрократии целиком довлели над частным бизнесом, поддерживая в нем дисциплину и следование целям национальной стратегии выживания. В Латинской Америке или на Филиппинах, напротив, местные олигархии довлели над государством, исполняя лишь те экономические предписания, которые им нравились или были выгодны. Индия и Бразилия представляют собой промежуточные варианты.

Тем не менее даже менее успешным государствам развития в Латинской Америке удалось добиться кое-каких серьезных результатов. Реальные зарплаты в период импортозамещающего развития там были едва ли не вдвое выше, чем теперь, после проведения неолиберальных шоковых терапий и структурных коррекций.

Риторика и реальность

Вопреки собственной идеологической риторике одним из крупнейших и наиболее успешных примеров государства развития были до недавних пор сами Соединенные Штаты Америки.

Вообразим, что 5 октября 1957 года, наутро после запуска первого спутника, советский посол навещает президента Эйзенхауэра и доводит до него следующие предложения руководства СССР: «Мы в Советском Союзе внимательно изучили труды Давида Рикардо и особенно его великую теорию мировой торговли, которая заложена в основу капиталистических международных отношений. Великая теория Рикардо предрекает мир во всем мире и экономическое сотрудничеств, если все страны отменят барьеры по торговле и начнут заниматься своим делом, то есть специализацией в своем относительном преимуществе. Руководство СССР желает мира и полностью уверовало в идеи Рикардо, в связи с чем предлагает признать, что СССР обладает на сегодня преимуществом в космической технике, а США обладают неоспоримым преимуществом в сельском хозяйстве. Мы должны откровенно признать, что советское сельское хозяйство испытывает трудности. Поэтому, согласно капиталистической теории, мы готовы прекратить заниматься животноводством и земледелием вообще и предлагаем США стать нашим поставщиком продовольствия. Тем временем мы собираемся сосредоточиться на космической технике, где США все равно делать нечего». Смешно, правда?

На самом деле президент Эйзенхауэр ответил на то, что американцы назвали «спутник-шок», громадными ассигнованиями на научно-технические разработки и созданием нового специального ведомства — НАСА. Его задачей было (вот именно!) догнать и перегнать Советы, перенять их достижения.

Догонять и перенимать, как видим, никому не вредно. Это было и остается основным правилом успешного экономического империализма: высокотехнологическая гонка и, как ее часть, подражание друг другу среди мировых лидеров, а беднейшим странам оставлены «исконные» преимущества в дешевой и простой рабочей силе.

Вот почему лозунгом должно стать «Не слушать, что советуют американцы, а делать то, что сделали сами американцы». Но у воображаемой истории про первый спутник и обращение советского руководства в рикардианскую веру в реальной жизни очень горькое продолжение. СССР так и не вышел из государства развития, когда момент для этого назрел и когда полетел спутник.

После 1991 года Россия в самом деле обратилась в рикардианство и стала специализироваться на сравнительном преимуществе отсталости и природной ренты — которая, в отличие от промышленной технологической ренты, всегда исчерпаема и, хуже того, ведет к деградации образования и прочих отраслей промышленности. Именно когда Китай, Индия и Бразилия начали активно реализовывать потенциал государства развития, Россия утратила многое из ранее приобретенного. Посмотрите на графике 2.

Упадок девелопментализма

Под влиянием неоклассической экономической теории, унаследовавшей от Рикардо взгляд, будто все виды хозяйственной деятельности равноценны, идеи девелопментализма в 1970-е годы постепенно уступили место неолиберальной рыночной идеологии. Начиная с Гаванской хартии 1948 года, которая заложила основы ГАТТ, позднее превратившегося в ВТО, безработица считалась серьезной и уважительной причиной для введения таможенных барьеров. Учитывая, как чудовищно велика была безработица в самих странах Запада в 1930-е годы, считалось вполне приемлемым, что любая страна должна иметь возможность защищать свой рынок и производство до тех пор, пока не будут достигнуты уровни производственных возможностей своего времени, иначе говоря, пока не будут полностью задействованы национальные ресурсы.

Но с приходом неолиберализма Всемирный банк стал вводить в свои эконометрические модели предположение о наличии полной занятости даже в беднейших странах Африки, где, вероятно, на самом деле не более 10% трудоспособного населения имеет постоянную работу. К малореалистичному предположению полной занятости добавилось устойчивое предположение, что все виды хозяйственной деятельности равноценны. Отсюда вытекает повсеместная рекомендация перехода к свободе торговли немедля, вплоть до шоковой терапии. Мне ли, норвежцу, теперь объяснять русским, какие последствия может иметь такая рекомендация.

В эпоху девелопментализма правящие элиты оправдывали свое господствующее положение достижением благосостояния и растущих доходов основной массы населения. В наши дни, в эпоху гегемонии идей неолиберализма, элитам, похоже, скорее требуется чувствовать свою принадлежность к «клубу цивилизованных стран», даже если членство в неолиберальном клубе противоречит их же долгосрочным национальным интересам. К примеру, Мексика после вхождения в Североамериканскую ассоциацию свободной торговли (НАФТА) потеряла до сорока процентов рабочих мест, столкнулась с резким падением реальных доходов населения, которому теперь легально или нелегально приходится перебираться через границу в США в поисках хоть какого-то заработка. Но зато в Мексике появились свои миллиардеры, а мексиканские элиты почувствовали себя не частью Латинской Америки, а членами ОЭСР, клуба богатых стран.

В Восточной Европе все очень похоже. 1 января 2011 года Эстония, где я время от времени преподаю и потому немного знаю положение дел, должна стать членом клуба стран, использующих в качестве валюты евро. В ходе подготовки к вступлению в зону евро макроэкономические гайки в Эстонии закрутились до того, что реальные доходы населения падают уже девать кварталов подряд и общее падение достигает 30%.Но зато теперь эстонцы буду в клубе евровалютных экономик.

России в ее положении вступление в ВТО сейчас равносильно, простите за резкость, страстному желанию провинциала походить на сливки столичного общества. Вступать в ВТО надо, но не раньше чем через десять лет после полного восстановления собственной промышленности — и высоко- и низкотехнологичной. Иначе дело обернется как в Мексике или Эстонии.

Да и зачем спешить присоединяться к Европе и Америке, где вслед за финансовыми кризисами, похоже, наступает своя эпоха «постиндустриального феодализма» с громадной массой беднеющих простолюдинов и сверхвлиятельной, сверхбогатой элитой?

Великий русский экономист Александр Гершенкрон некогда утверждал, что отсталость может иметь свои преимущества. По удивительной иронии Китай, Индия и в чем-то даже Бразилия отстали от мировой моды на неолиберализм. Возможно, сказалась институциональная инерция, особая национальная гордость этих крупных стран или сохранившееся в элитах понимание, каковы на самом деле массы бедняков. Возможно, сказалось все вместе. Как бы то ни было, в результате Китай, Индия, Бразилия сохраняют признаки государств развития и в самом деле сегодня развиваются — в отличие, увы, от России.   

источник: http://www.expert.ru/expert/2011/01/povtorenie-projdennogo/