==Фактически это будет означать, что большинство населения страны все так же будет занято в производстве неконкурентных товаров, а также в секторе государственных услуг. Это, в свою очередь, будет означать необходимость трансферта экспортных доходов в пользу массы неконкурентоспособного населения== ату его, это население. даешь доходы. экспортные. своим

Кирилл Рогов, Ведомости 07.04.2010, №61 (2579)

ЧАСТЬ 1. Свой путь: Модернизация и конкуренция

В дискуссиях о модернизации окончательно определились две позиции. Одни говорят, что модернизация экономики невозможна без модернизации политической и институциональной, другие, напротив, выступают за модернизацию «технологическую», осуществляемую в рамках нынешней системы, и рассматривают характерное для этой системы доминирование государства как ресурс, а не как препону развития.

Обе стороны по ходу спора радикализуют свои позиции. И эти позиции выглядят все более догматическими. Тот факт, что успешные модернизации происходили при значительном участии государства, отнюдь не означает, что такое участие само по себе приводит к успеху. Но и «институциональный» путь догоняющего развития, как отмечают некоторые экономисты, чреват значительными трудностями: невозможность обеспечить быстрые темпы роста в процессе институциональных преобразований и сложность пересадки институтов приводят к тому, что эта стратегия быстро теряет поддержку населения и элит. Неоконченные преобразования сменяются половинчатой реставрацией, и наоборот.

Если посмотреть на примеры успешных модернизаций, которые обычно упоминаются (Корея, Тайвань, Китай и проч.), то под модернизацией имеет смысл понимать поиск новых долгосрочных источников национального дохода, способных обеспечить сбалансированный рост экономики, социального благополучия и накопление ресурсов для дальнейшего ускоренного, в том числе технологического, развития.

Какова на этом фоне логика российского варианта «технологической» модернизации? Фундаментальной проблемой российской экономики является то, что наша промышленная продукция в массе своей неконкурентоспособна; более того, кардинально изменить такое положение дел вряд ли удастся. Перспективы расширения российского промышленного экспорта ограничены относительно высокой стоимостью рабочей силы и завышенными социальными стандартами, в то время как в мире в процесс массового промышленного производства вовлекается все больше дешевой рабочей силы. Осознание этого факта и толкает нас к тому, чтобы попытать счастья на ниве высокотехнологичной продукции, перепрыгнув фазу конкурентоспособности в традиционной промышленности и надеясь на более высокую отдачу от человеческого капитала в наукоемких производствах.

Классические примеры успешных модернизаций XX в. строились обратным образом: от производства низкотехнологичной продукции к производству все более технологичных товаров, от копирования образцов к копированию технологий, а затем уже — институтов развития и внедрению инноваций. Основным институциональным капиталом, приобретаемым в этом процессе, была собственно сама способность производить конкурентную продукцию, т. е. управлять издержками в высококонкурентной среде, и постепенное распространение этого ноу-хау на все более технологичные товарные ниши. Такой порядок позволял видеть конкретные результаты каждой стадии, планировать и отслеживать ее показатели.

Очередной наш «особый путь» выглядит вполне экзотическим на этом фоне: остается неясным, откуда возьмутся навыки контроля издержек, отсутствующие сегодня. Дело осложняется еще и тем, что задача выхода на рынки сверхтехнологичной продукции, на «рынки будущего» означает, по сути, ориентацию на рынки, условия конкуренции на которых пока совершенно неочевидны либо носят весьма специфический характер. Иными словами, не имея навыков контроля эффективности инвестиций, мы собираемся совершить рывок на направлениях, где такой контроль выглядит особенно сложным.

Еще одной проблемой предлагаемой модели является ее амбициозность, ведущая к расфокусировке цели. Речь идет не только об увеличении продаж на рынках высокотехнологичной продукции, но и о достижении технологического лидерства в ряде областей. Эти две задачи являются последовательно достижимыми в стратегической перспективе «модернизации», но вряд ли совместимы в рамках тактического целеполагания.

Первая задача имеет совершенно ясные критерии оценки: рост продаж и доходов на выбранных направлениях. Вторая, напротив, подразумевает долгосрочные инвестиции и ориентацию на совершенно иные периоды окупаемости. Оперируя двумя этим целями и двумя стратегиями одновременно, мы фактически лишаемся критериев оценки успеха в продвижении по ним. В краткосрочном периоде мы увидим рост валовых показателей в результате сделанных инвестиций, однако оценить их эффективность и капиталоемкость достигнутого роста будет практически невозможно. Произойдет субсидирование роста краткосрочных показателей за счет долгосрочных инвестиций.

Мы принципиально не обсуждаем те конкретные направления модернизационного «рывка», которые уже были официально провозглашены. Хотя волюнтаристский метод их определения вызывает удивление: даже на стадии формулирования целей отсутствует конкуренция проектов. Но главным вопросом остается все же понимание тех механизмов, которые обеспечат эффективность инвестиций на этих направлениях. Проблема эффективности инвестиций и сегодня является ахиллесовой пятой российской экономики. А предлагаемая стратегия «достижения лидерства» на рынках высокотехнологичной и капиталоемкой продукции, по сути, означает максимизацию соответствующих рисков.

Существенно иначе выглядит здесь и роль государства в процессе. Лишь на поверхностный взгляд она такая же, как в классической модели догоняющего развития. В модели «государства-корпорации» государство выступает организатором роста экспортных доходов, в нашем же «перепрыгивающем» варианте — организатором перераспределения доходов от одних секторов к другим. Но это совсем другая история. Как отмечают специалисты по стратегиям догоняющего развития, стадия инновационного развития и технологического рывка — это как раз та стадия, на которой роль государства начинает резко снижаться, а роль бизнеса, наоборот, расти. Государство стимулирует копирование промышленной продукции на ранних этапах, но не «назначает» отрасли технологического и инновационного прогресса. Их выбирает рынок. Так что и здесь при заимствовании чужого опыта у нас явная путаница.

Наконец, существует еще одна принципиальная проблема модели «технологической модернизации». Даже если предположить, что маневр удастся и Россия получит значимый источник дохода на некоторых рынках наукоемкой продукции, очевидно, что эта сфера является малоемкой с точки зрения рынка труда. Фактически это будет означать, что большинство населения страны все так же будет занято в производстве неконкурентных товаров, а также в секторе государственных услуг. Это, в свою очередь, будет означать необходимость трансферта экспортных доходов в пользу массы неконкурентоспособного населения. И в итоге — невозможность накопления ресурсов для дальнейшего развития (ослабление конкурентных преимуществ). А также консервацию нынешней модели внутреннего рынка, где расширение внутреннего спроса покрывается преимущественно за счет импорта и не выводит из стагнации отечественное производство. Иными словами, эффективным в национальном масштабе может оказаться лишь совмещение стратегии наращивания экспорта (завоевания новых экспортных ниш) и стратегии импортозамещения. Вытащить эту телегу, подложив доску лишь под одно колесо, вряд ли удастся.

Итак, если подытожить сказанное, именно проблема конкуренции и конкурентности — как на внутреннем, так и на внешнем рынке — является центральной проблемой российской модернизации. Попытка обойти ее, достигнув прорыва в отдельных высокотехнологичных отраслях, выглядит экономически не слишком реалистичной. Идея прыжка от сырьевого монополизма к инновационному, эффективному (по Шумпетеру) монополизму заманчива, но чего в ней больше — расчета или пристрастия к монополизму как таковому и привычки заливать инвестициями текущую неэффективность? Ответ более-менее ясен.

Одно из системных влияний «ресурсного проклятия» на экономику сводится именно к тому, что ресурсная рента снижает стимулы к повышению эффективности производства и использования капитала. Возможность социального трансферта, завышенного уровня доходов и неэффективного использования инвестиций формирует и консервирует отсталые и малоэффективные институты, ориентированные на перераспределение, а не на рост отдачи. Способствуют окукливанию низкоконкурентной среды. Мы получаем экономику закрытую, застрахованную от конкуренции и в результате деградирующую с точки зрения эффективности использования труда и капитала

В преодолении этого тренда и состоит цель российской модернизации, и под этим углом зрения стоит рассматривать ее тактические задачи .

Постоянный адрес материала: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2010/04/07/230619

часть 2. О священной корове ккц

Модернизация и демократия: Ориентир: конкуренция

Кирилл Рогов, Ведомости 14.04.2010, №66 (2584)

Наиболее тяжелым последствием «сырьевого изобилия» для российской экономики является формирование низкоконкурентной среды; низкая эффективность несырьевых секторов, в свою очередь, увеличивает зависимость от торговли ресурсами. Преодоление этой порочной модели и имеет смысл рассматривать как главную задачу российской модернизации. Как на этом фоне выглядит проблема демократии?

В отличие от ситуации рубежа 1980-1990-х гг. демократия не является сегодня в России предметом массового спроса. Демократия не приносит дохода; демократия способствует развитию и повышению эффективности экономики в долгосрочном периоде и в то же время может обернуться дополнительными издержками в краткосрочном. Эти взгляды, как ни странно, в целом популярны как среди экономистов, так и среди большинства населения.

Дорогой пиджак и виски

Это не значит, однако, что демократия России не нужна. Но за настороженным отношением к демократии кроется понимание того, что демократия — это не техническая, не инструментальная проблема. Действительно, демократия вряд ли годится в качестве цели развития, потому что является скорее его мерилом. Так, человек, делающий карьеру для того, чтобы в один прекрасный день обнаружить себя в дорогом пиджаке в дорогом ресторане, пьющим дорогой виски, может добиться желаемого. Но весьма вероятно, что карьера его окажется гниловатой и что, начиная исполнительным банковским служащим, он придет в желаемую точку нелегальным торговцем оружия. Потому что его целеполагание (дорогой пиджак, дорогой ресторан и виски) не задавало никаких ограничений на этот счет. И наоборот — человек, исступленно мечтавший стать самым крутым в банкинге, обнаруживает себя (без специального стремления к тому) в один прекрасный день в дорогом пиджаке пьющим хороший виски в хорошем ресторане. И он при этом — что очень важно — не является подпольным торговцем оружием.

Это сравнение может показаться уместным при размышлении о российском опыте демократии 1990-х гг. Фактическое наличие либерального режима и политического плюрализма при несоблюдении ряда простых институциональных условий (правопорядок, работоспособность суда, разделение власти и собственности и проч.) сделало демократические институты если не бесплодными, то уж точно крайне уязвимыми и в результате легко демонтируемыми. Говоря о новой волне демократизации в России, было бы глупо не рассмотреть те системные проблемы, которые стали причиной относительной неудачи предыдущего опыта.

Отсутствие демократии в России сегодня (если мы понимаем под этим честные конкурентные выборы на многопартийной основе, ведущие к смене власти) является не причиной экономической и социальной стагнации, а одним из ее проявлений. Сама же по себе эта стагнация является следствием более глубоких проблем, не устраняемых проведением конкурентных выборов как таковых.

Цель — рост конкурентности

На наш взгляд, отбросив несколько догматическое противопоставление политической и технологической модернизации, следовало бы сосредоточиться на проблеме роста уровня конкуренции и конкурентности как приоритетной и универсальной цели российского обновления. Содержательный спор сегодня должен вестись (и ведется на самом деле) между теми, кто считает резкое возрастание уровня конкуренции необходимым триггером перехода к интенсивному развитию, и теми, кто считает, что недостаток конкуренции может быть компенсирован масштабами и концентрацией инвестиций, собственности, полномочий, а также поиском специфических низкоконкурентных ниш в мировом разделении труда. Здесь самая суть дискуссии. И лишь под этим углом зрения имеет смысл рассматривать тактику и очередность институциональных реформ.

Экономический прагматизм наложит известные ограничения на надежды тех, кто хотел бы в ближайшем будущем увидеть в России сложившееся полиархическое общество, но в то же время, как представляется, задаст более надежные ориентиры движения в правильном направлении.

Так, например, проблема цензуры и монополии на информацию является для России, по всей видимости, критически важной при переходе к более конкурентному экономическому укладу. В условиях олигархической экономики и системной коррупции, основанной на переплетении власти и собственности, у нас нет никаких рычагов для борьбы с этим злом, кроме свободы прессы и демонополизации информационных рынков. Проблема слишком глубока, и административно регулировать ситуацию вряд ли удастся. Хвост (как сегодня) неизбежно будет вертеть собакой.

С другой стороны, совершенствование выборного законодательства, например, не является, видимо, актуальным вопросом сегодня. Уровень волюнтаризма и слабость гражданского контроля все равно не позволяют добиваться его исполнения. По тем же причинам проблема политической конкуренции на федеральном уровне выглядит относительно неважной, второстепенной на данном этапе: возможности олигархических структур по «покупке» политического представительства здесь заведомо превосходят возможности гражданского общества. Зато выглядит весьма важной эта проблема на уровне региональном, где федеральное правительство практически не имеет действенных рычагов по ограничению монополизма, а дистанция между властью и обществом намного короче.

Нам необходимо гораздо более агрессивное законодательство о защите конкуренции. Закон о защите конкуренции должен быть таким, чтобы его могли использовать сами участники рынка, подавая иски о защите своих прав против других участников рынка и органов государственной власти. Ибо конституционные нормы прямого действия оказываются бездейственными у нас — суды не умеют их защищать. Это должен быть достаточно простой и рабочий закон, гарантирующий экономические права и вводящий санкции за их нарушение.

Те или иные тактические приоритеты можно обсуждать. Главное — держать в голове принципиальный ориентир: свобода нужна стране не в день выборов, а в повседневной экономической деятельности. В этой последовательности свобода в конце концов «придет на выборы».

Демонополизация — политический лозунг

Речь не идет о том, что демократию можно отложить на потом. Речь идет о том, что демократия — это конец пути, который еще предстоит пройти. Вопрос же состоит сегодня в том, как попасть на эту дорогу. Ценности и цели, которые ставят во главу угла сторонники «политической модернизации» (надежное правосудие, неавторитарный правопорядок, низкая коррупция, справедливая конкуренция) понятны и близки российской элите и обществу в целом. Пассивность же в отношении к этим ценностям связана с непониманием того, как можно перейти к этому нормативному обществу от сегодняшнего нашего состояния. С неверием в возможность этого перехода и настороженным отношением к возможным его издержкам. Так, человек, не умеющий кататься на велосипеде или горных лыжах, будет эмоционально рассказывать вам о высокой травматичности этих видов спорта.

С другой стороны, тем, кто рассматривает модернизационные проекты как альтернативу демократизации, можно ответить, что в не слишком отдаленной перспективе демократизация неизбежна и вопрос состоит только в том, чтобы научиться отчасти управлять этим процессом. Опережающее расширение экономических прав — едва ли не единственная альтернатива очередному резкому политическому слому, наступающему как результат олигархической стагнации. Такой слом (чему немало примеров мы уже видели) может происходить очень резко, в противоречии с инерционными траекториями.

Возвращаясь к альтернативе технологической и политической модернизации, можно так переформулировать ее внутренний смысл. Невозможность в рамках логики «технологической модернизации» решить вопиющие институциональные проблемы, равно как и проблему интенсивного и устойчивого экономического роста, будет и дальше вести к нарастающему требованию немедленной и полной политической либерализации. Не потому, что такая либерализация способна решить эти проблемы, а потому, что вопиющая очевидность этих проблем будет быстро разрушать легитимность существующего порядка. С другой стороны, те глубокие искажения, которые характеризуют российскую рыночную экономику сегодня, будут подрывать политические институты демократии. Их сглаживание — необходимое условие не только успешной модернизации, но и органичной демократизации России. Равенство экономических прав, демонополизация, укрепление прав собственности и ограничение административного вмешательства в рынок суть главные политические лозунги.

Постоянный адрес материала: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2010/04/14/231252