Данилевский видел в этом типе очень устойчивую, наследуемую из поколения в поколение сущность – народ, воплощенный в обобщенном индивиде.

Однако история ХХ века заставляет существенно дополнить концепцию Данилевского. И русская революция, и перестройка конца ХХ века с последующей реформой показали, что в действительности цивилизация является ареной конкуренции (или борьбы, даже вплоть до гражданской войны) нескольких культурно-исторических типов, предлагающих разные цивилизационные проекты. Один из этих типов (в коалиции с союзниками) становится доминирующим в конкретный период и «представляет» цивилизацию.*1

Реформы Петра, несмотря на все нанесенные ими России травмы, не были пародией на Запад, они опирались на волю культурно-исторического типа, сложившегося в лоне российской цивилизации и начинавшего доминировать на общественной сцене. Модернизация и развитие капитализма во второй половине ХIХ века вызвали кризис этого культурно-исторического типа и усиление другого, вырастающего на матрице современных буржуазно-либеральных ценностей. Это было новое поколение российских западников, но вовсе не клон западных либералов (о «самобытности» российских либералов начала ХХ века писал М. Вебер). 

На короткое время именно этот культурно-исторический тип возглавил общественные процессы в России и даже осуществил бескровную Февральскую революцию 1917 г. Но он был сметен гораздо более мощной волной советской революции. Движущей силой ее был культурно-исторический тип, который стал складываться задолго до 1917 года, но оформился и получил имя уже как «советский человек» после Гражданской войны. Все цивилизационные проекты для России были тогда «выложены» в самой наглядной форме, культурно-исторические типы, которые их защищали, были всем известны и чётко различимы, все они были порождением России. 

Что из этой истории важно для осмысления нашего нынешнего кризиса? Прежде всего, важно понять структуру актуального российского общества под этим углом зрения. Как раскололось успокоенное «застоем» общество, по каким линиям экзистенциальных противоречий? Кто противостоит реформам при внешней апатии и полном конформизме населения? Тут требуется деидеологизированный, «инженерный» анализ.*2 

Трудный ХХ век Россия прошла, ведомая культурно-историческим типом, получившим имя «советский человек» (в среде его конкурентов бытует негативный, но выразительный термин homo sovieticus). Советские школа, армия, культура помогли придать этому культурно-историческому типу ряд исключительных качеств. В критических для страны ситуациях именно эти качества позволили СССР компенсировать экономическое и технологическое отставание от Запада.*3 

Общности, которые были конкурентами или антагонистами советского человека, были после Гражданской войны «нейтрализованы», подавлены или оттеснены в тень – последовательно одна за другой. Они, однако, пережили трудные времена и вышли на арену, когда советский тип стал сникать и переживать кризис идентичности (в ходе послевоенной модернизации и урбанизации). Среди этих набирающих силу общностей вперед вырвался культурно-исторический тип, проявивший наибольшую способность к адаптации. Его можно назвать, с рядом оговорок, мещанством. 

К 70-м годам оно сумело добиться культурной гегемонии над большинством городского населения и эффективно использовало навязанные массовой культуре формы для внедрения своей идеологии. Советский тип вдруг столкнулся со сплоченным и влиятельным «малым народом», который ненавидел все советское жизнеустройство и особенно тех, кто его строил, тянул лямку. Никакой духовной обороны против них государство уже и не пыталось выстроить.

Видные западные советологи уже в 50-е годы разглядели в мировоззрении мещанства свой главный плацдарм в холодной войне. Крупный философ И. Бохенский, считал, что рост мещанства станет механизмом перерождения советского человека в обывателя, поглощенного стяжательством.


Суть философии мещанства – «самодержавие собственности». Но этот идеал собственности, в отличие от Запада, не стал буржуазным и не был одухотворен протестантской этикой. Буржуа был творческим и революционным культурно-историческим типом. Мещанин – это антипод творчества, прогресса и высокой культуры. Ему противно любое активное действие, движимое идеалами. Герцен отмечал, что мещанство не столько максимизирует выгоду, сколько стремится «понизить личности». Это – духовный вектор.

Антисоветский проект сделал ставку на активизацию мещанства как самого массового культурно-исторического типа, который был оттеснен на обочину в советский период. В отличие от тончайшего богатого круга дореволюционной России (аристократов, помещиков, купцов и фабрикантов), оно пронизывало всю толщу городского населения и жило одной с ним жизнью. Доведенные до крайности установки мещанства были художественно собраны в образе Смердякова. В разных формах культурный тип мещанства представлен в русской литературе очень широко, стал на переломе веков едва ли не самым главным образом. Достоевский и Толстой, Чехов и Горький, Маяковский и Платонов – все оставили художественную летопись эволюции русского мещанства.

ВОВ сильно выбила творческую, активную часть общества. Мещанство, напротив, окрепло, обросло связями и защитными средствами – и стало повышать голос. Агрессивная аполитичность мещанства, демонстративный отказ от участия в любом общественном деле были действительно важным фактором социальной атмосферы – целостной позицией, которая стала подавлять позицию гражданскую.

В общем, советский культурно-исторический тип сник в 70-80-е годы, а потом был загнан в катакомбы. Господствующие позиции заняло мещанство, в том числе криминализованное.*4 Эта смена культурно-исторического типа и предопределила резкую утрату жизнеспособности России как цивилизации. Та культурная общность, которая стала господствовать в России, не обладает творческим потенциалом и системой ценностей, которые необходимы, чтобы «держать» страну, а тем более сплотить общество для модернизации и развития.

В ближайшие 10-15 лет Россия окажется перед лицом угроз, которые лишь зародились в ходе реформ и в зрелой форме реализуются уже тогда, когда сойдет с арены поколение советских людей с их знанием, навыками и ценностями. Эти угрозы должны будут преодолевать люди нового, существенно иного культурно-исторического типа, и предвидение этой ситуации становится важной задачей. 

Сегодня на арену «борьбы» выходит обновленный православный культурно-исторический тип. Его позицию на данный момент можно назвать как поиск себя в качестве не столько религиозной, сколько социальной силы. Первой пробой пера стало появление раздробленных, но многочисленных молодежных движений, военно-патриотических клубов и общественных организаций, окормляющихся в лоне Церкви.

Затем был сделан более серьезный шаг – оформление основ социальной концепции РПЦ, которой, надо сказать прямо, не было изначально придано того значения, которого оно заслуживает. Её главное значение состоит в том, что так называемое «благочестивое бытие» в духовном плане теперь может быть направлено на коррекцию общественного развития. Однако важный пробел концепции – отсутствие в ней социального образа будущего.

Другими словами, если всякая общественная деятельность молодежного православного движения направлена на «спасение души» (что, бесспорно, самое главное), то в такой деятельности не может принять участие невоцерковленная, но державно-патриотическая молодежь. Для последней требуется «переходный мост» в виде не духовно-религиозных, но социальных целей: развитие промышленности и сельского хозяйства, участие в регулировании информационной политики СМИ, укрепление армии, строительство, борьба противниками и т.п. 

Как только Церковь создаст смысловую конструкцию по сотрудничеству православных и невоцерковленных молодежных движений в сфере социального служения, то это позволит привлечь под крыло Церкви, по самым скромным подсчетам, около 20.000 молодежных клубов, средняя численность которых составляет от 20 до 100 человек.*5 

«Сборка» дееспособных социокультурных общностей и организация диалога между ними – актуальный вопрос национальной повестки дня России. Срочная задача состоит в том, чтобы восстановить нарушенные связи между разнородными социальными группами через их вовлечение в совместную работу по восстановлению народного хозяйства.




*1Еще раньше Данилевского, в 1857-59 гг., И.С. Тургенев изложил исключительно прозорливое и важное свое исследование — статью «Дон-Кихот и Гамлет». Он предложил концепцию западной цивилизации как сосуществование двух культурно-исторических типов. Дон-Кихот представлял старую католическую Европу, а Гамлет – нарождающееся протестантское, научно-рациональное мировоззрение (позже этот, уже зрелый, культурно-исторический тип был дан в образе Фауста). Но в ХIХ веке этот смысл статьи Тургенева не был воспринят. 

*2Не видя этих главных расколов, нельзя построить верную социокультурную карту российского общества. Поэтому все попытки собрать общности на новых, «постсоветских» матрицах заканчиваются неудачами. Поразительно безуспешными было множество попыток партийного строительства, проект создания массовой молодежной организации, создания общности «фермеров», новой общности солдат-«контрактников», нового научного сообщества. Фундаментальные причины этих трудностей не были выявлены, хотя принципиальных методологических препятствий для такого исследования не было. 

*3Измеряемый ООН индекс развития человеческого потенциала в СССР в 1987 году составлял 0,920, а в США 0,961. Учитывая, что по объему ВВП на душу населения СССР занимал 30 место, а США второе, можно оценить вклад образования в развитие личности. 

*4А.С. Панарин считал, что главной, может быть, чертой сознания мещанства является его стремление к нарушению легальных норм поведения. Преступившая личность отличается от законопослушной личности с таким типом сознания не структурой своих потребностей и мотиваций, а лишь специфической нонконформистской решительностью. 

*5По данным РИА Новости: справка «Молодежные движения и организации РФ» от 27/06/2006.

18.02.2010

С.Г. Кара-Мурза, В.В. Патоков

Источник: http://www.kmo-sgkm.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=149:433&catid=38:2009-09-29-16-17-07&Itemid=27