Начало тут гоббсовед звягинцев

Продолжение..

О Церкви, государстве и конформизме

На письмо Владимира Легойды, председателя Синодального информационного отдела РПЦ (№ 208 от 6.11.2015, стр. 06)

Ответ Владимира Легойды на статью режиссера Андрея Звягинцева затрагивает очень важные и злободневные вопросы. Поскольку представитель Синода употребляет слово «церковь» с большой буквы, может сложиться впечатление, что он выступает от имени всего христианства. Ниже мне хотелось бы представить другую точку зрения на поднятые темы. Хотя в словах Легойды есть многое, с чем я, как христианин, не могу не согласиться, большая часть его аргументов построена на искусственных противопоставлениях. Легойда мыслит контрастами: раз за разом он ставит перед нами две противоположные альтернативы так, словно выбор есть только между ними. Вот несколько примеров таких противопоставлений.

«Альтернатива государству – анархия». Иными словами, выбор существует только между государством-левиафаном и полным безвластием. Но ведь в фильме Звягинцева совсем не превозносится анархия – он изобличает тоталитарное, коррумпированное государство, в котором безнаказанность и бесконтрольность власти, к сожалению, находят свою легитимность в ложно истолкованной религии. Альтернативой подобному положению дел является вовсе не анархия, а такие формы государства, в которых власть ответственна перед законом, а ее главная задача – оберегать права и достоинство личности.

Цитируя известный афоризм Черчилля, Легойда, к сожалению, не объясняет, как он понимает эти слова. Смысл иронии Черчилля в том, что демократия, при всех ее несовершенствах, все же остается лучшей формой правления, поскольку не позволяет одному человеку (или нескольким) иметь абсолютную и бесконтрольную власть над всеми остальными. История пока не знает более действенных способов обеспечить такую защиту, чем разделение ветвей власти, ее регулярная сменяемость, общественный контроль над чиновниками, политическая конкуренция и отсутствие государственной монополии на СМИ. Ничто из этого никак не отражается в логике Легойды. Вместо этого он пугает нас призраком анархии, который бродит по «близким и отдаленным» соседям. Причем совершенно не удивительно, что он узнает об этом, включив «новости по телевизору».

«Христос освободил нас от рабства греху, а не от подчинения государству». Здесь снова противопоставляются два отнюдь не взаимоисключающих понятия. Грех имеет как личный, так и социальный характер: есть понятие порочных общественных и политических структур. Поэтому свобода во Христе не сводится лишь к индивидуальному спасению в мире ином: она преображает внутренний мир человека, а затем и круг его ответственности в семье и обществе. Освобождаясь от личного греха, мы меняем свое отношение к власти – чтобы повиноваться ей по совести, а не из страха. Но и «власть имеющие» должны менять отношение к своим обязанностям, особенно в стране, претендующей на христианскую духовность и традиционные моральные ценности.

Христианство учит, что цель государства – поощрять добро и сдерживать зло. Но как быть, когда оно поступает с точностью до наоборот? Если оно поощряет ложь, насилие и произвол, если оно попирает человеческое достоинство моего ближнего, в чем состоит моя ответственность как служителя Церкви: проповедовать ему о смирении и спасении души или призывать власть к послушанию высшему закону, установленному Творцом? Очевидно, что и в том и в другом. Легойда цитирует Иоанна Златоуста, но скромно умалчивает о том, что Иоанн умер в изгнании, поскольку осмелился обличить византийскую императрицу Евдоксию в беззаконии. В другом месте он ссылается на философа Владимира Соловьева, но, боюсь, и этот автор едва ли поддержал бы его конформистскую позицию. Вот, например, что он писал о причинах падения Византии: «Второй Рим пал потому, что, приняв на словах идею христианского царства, отказался от нее на деле, коснел в постоянном и систематическом противоречии своих законов и управления с требованиями высшего нравственного начала <...> В личных своих грехах эти люди иногда каялись, но о своем грехе общественном совсем они забыли и падение своего царства приписывали только грехам отдельных людей». Знакомая картина, не правда ли?

«Все усилия в любом государстве безусловно и навеки утвердить достоинство человека ограничены. Рай на земле не построить». Опять перед нами выбор между раем с одной стороны и полным смирением со злом с другой. Но это ошибочное противопоставление: несмотря на то что мир всегда будет несовершенным, сегодня он намного человечнее того, каким был в недавнем прошлом. Причина этого в том, что множество людей верили в необходимость и возможность перемен, часто принося в жертву им собственную жизнь. Нередко во главе таких усилий по всему миру стояли христиане – вспомним первые больницы в Римской империи, отмену гладиаторских боев, борьбу британских аболиционистов против работорговли, упразднение варварского обычая сати в Индии, протесты против сегрегации в США, апартеида в Южной Африке, нищеты и тирании в Латинской Америке (список можно продолжить).

Далее Легойда утверждает, что «у Церкви нет задачи находиться в оппозиции к власти». Это утверждение справедливо, но ведь речь идет о выступлении не против власти как таковой, а против ее злоупотреблений, лжи, коррупции, произвола, насилия. Любую власть необходимо не только уважать, но напоминать ей о подотчетности высшей Власти. Кто, если не Церковь, которой дарована вся полнота истины, обязан это делать? Вообще удивительно, что «единственное, против чего Церковь выступает твердо и последовательно, – это революционные изменения существующих порядков». Мало того, что автор ничего не говорит об ответственности Церкви за эволюционные, нравственные изменения общества, он еще и возводит в высшую ценность сохранение существующего положения вещей. Однако ни в одном обществе Церковь не может просто поддерживать статус-кво. Ее задача – быть пророческим голосом, который соотносит любые «существующие порядки» с Божьими представлениями о справедливости и называет вещи своими именами, призывая к покаянию как рядовых граждан, так и облеченных властью.

Наконец, несколько слов о «кесарево – кесарю, а Божие Богу». Судя по всему, Легойда считает, что Богу принадлежит только сердце, которое надо Ему отдать. Но разве правильно ограничивать царство Христа внутренним миром человека? Разве оно не должно, через дела и слова Церкви, уже сегодня находить свое выражение в мире – пусть частичное и несовершенное? В том числе через напоминание кесарю, склонному периодически посягать на божественные прерогативы, о том, что есть вещи, которые ему не принадлежат, – достоинство человека, его право на свободу мысли и совести, неприкосновенность семьи и собственности. Церковь не только «не может приветствовать» подавление, унижение или физическое уничтожение человека – она призвана противостоять этому. По словам пророка Исаии, именно она должна «возвышать голос за правду и вступаться за истину». Царство Христа «не от мира сего» – в том смысле, что основано на совершенно иных ценностях и придет в мир иным путем. Но не в том, что оно не имеет к этому миру никакого отношения. Поэтому тот, у кого душа по-настоящему болит за земное отечество и кто всегда взыскует небесного, будет стараться делать все, что в его силах, чтобы ценности его небесной родины хотя бы отчасти отражались в жизни его земного отечества.

Андрей Кравцев, г. Прохладный, Кабардино-Балкария, в настоящее время докторант богословия в Международном университете Святой Троицы (Чикаго)

http://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2015/11/24/618022-tserkvi-gosudarstve-konformizme