Россия в состоянии вечного развала

Часто можно услышать, что Россия — эта такая страна, которая с трудом способна подняться с кровати утром и надеть подходящие носки. Накануне Зимних Олимпийских игр в Сочи и во время самих соревнований американские средства массовой информации объявили об открытии сезона охоты на эту нацию. Американцам рассказывали о том, что Россия — это страна, почти лишенная нормально работающих лифтов и туалетов. И даже национальной кухни, «за исключением, возможно, суши сомнительного качества». Ее жители «уже сами не знают, кто они», а нарушение авторских прав и «повсеместная коррупция» — ее имманентные свойства. В целом Россия — «разваливающаяся страна», как было сказано в передовой статье февральского номера журнала New Republic.

Это жизнестойкая тема. И совершенно надуманная. Однако это не останавливает средства массовой информации, и они обращаются к ней вновь и вновь.

Так, например, 13 лет назад журнал Atlantic опубликовал статью с иллюстрацией на обложке под названием «Россия кончена» (Russia Is Finished), которая была посвящена «неизбежному скатыванию великой в прошлом державы к социальной катастрофе» и, в конечном итоге, к «забвению». Это был особенно плохой год для предсказания скорой кончины России, поскольку в тот момент в стране наметилось экономическое восстановление. А сегодня Россия показывает, что она отнюдь не «кончена» как геополитический актер, о чем свидетельствует агрессивный захват Крыма, а также поставки вооружений пророссийским сепаратистам на востоке Украины, которые, вероятно, несут ответственность за сбитый в июле малазийский пассажирский авиалайнер, пролетавший над подконтрольной повстанцам территорией.

Решительная и пока успешная поддержка Россией Башара аль-Асада в Сирии, а также ее зарождающийся альянс с Китаем, основанный на подписанном историческом договоре о поставках энергоносителей, также вряд ли свидетельствуют о нации, которая больше не является значимым игроком на мировой арене. Россия остается нацией, способной принимать рискованные решения, и какими бы сомнительными или даже безрассудными они ни были, как это происходит в случае поддержки повстанцев на востоке Украины, это отнюдь не поведение страны, обреченной на утрату своей значимости. В России немало посредственных вещей — от ее отсталой транспортной инфраструктуры до низкокачественной системы здравоохранения, — однако подобные недостатки характерны для многих стран, в том числе для Соединенных Штатов, и их вряд ли можно считать признаками фатального недуга.

Интересный вопрос состоит в том, что скрывается за подобным несбалансированным мнением, которое можно было бы назвать синдромом «Россия обречена». И где находится источник подобного упрямого мышления, и почему России хронически ставят подобного рода ошибочный диагноз?

Создается впечатление, что для начала нам следует обратиться к доктору Фрейду. Возможно, странная идея на тему «драма приближается к концу», как было преждевременно сказано в опубликованной в журнале Atlantic статье о российской истории, на самом деле является желанием коллективного западного бессознательного — молчаливой потребностью того, что принято называть ид. Регрессия по Фрейду, в конечном итоге, способна едва ощутимо воздействовать на наши политические желания, и наша характерная для 21-го века нервозность относительно России может восходить к многолетним страхам по поводу деспотической России как к некоему хранилищу примитивной основы человека, как к чему-то опасному и совершенно чуждому по отношению к более высоким и с большим трудом завоеванным европейским ценностям. В своем популярном и не отличающемся особой терпимостью описании путешествия, предпринятого в начале 19-го века, французский аристократ маркиз де Кюстин отметил, что в России «наружный слой европейской цивилизации слишком тонок для того, чтобы в него можно было поверить». С тех пор его мрачный взгляд на Россию продолжает существовать в умах людей.

Россия, действительно, была менее развита, чем Европа — по таким критериями современности как наука, технологии и промышленность, — однако за подобным пренебрежительным отношением скрывался своекорыстный элемент силовой политики, а также культурное высокомерие. Неудивительно, что представление о России и русских как о чем-то чуждом, о чем-то «другом» — по отношению к «нам, западным людям» — поразительным образом преобладало в викторианской Англии 19-го века. Это было время Большой игры — соперничества между Британией и Россией за влияние и выгоду на полосе территории Азии, простиравшейся от индийского субконтинента до Черного моря.

Крымская война 1850-х годов, в которой французы и англичане вместе боролись против русских, породила особое враждебное отношение британцев к хищному русскому медведю, боровшемуся против величественного британского льва — именно как представляли эти события политические карикатуристы того времени. (Или с кротким львом, как некоторые иллюстраторы изображали эту сцену. На одном из таких рисунков можно видеть огромного медведя с фуражкой русского солдата на голове: он сидит на поверженном персидском коте, тогда как лев беспомощно наблюдает за происходящим со стороны). Негативные образы России просочились и в британскую литературу. Джордж Стокер (George Stoker) издал книгу «Рядом с отвратительным» (With the Unspeakables), где изложил свои впечатления от русско-турецкой войне 1877-1878 годов. Эта книга, скорее всего, послужила стимулом для его старшего брата Брэма (Bram), который позднее написал пару фантастических романов, в том числе «Дракула» (Dracula) и «Леди в саване» (The Lady of the Shroud), которые можно воспринимать как произведения, направленные на раздувание «восточной» или славянской угрозы в Англии. В конечном итоге, разумеется, графу Дракуле перерезают горло и вонзают ему нож в сердце.

Не приходится сомневаться в том, что Британская империя выступала в роли неразборчивого клеветника по отношению к пестрой армии своих врагов — вспомните о регулярном выливании грязи на французов. Тем не менее чувства Британии по отношению к России были особенно неприязненными. Историк Джей Эйч Глисон (J. H. Gleason) в своей изданной в 1950 году книге «Генезис русофобии в Великобритании» (The Genesis of Russophobia in Great Britain) охарактеризовал существовавшую в 19-ом веке в английском обществе «антипатию по отношению к России» как «наиболее ярко выраженный и прочный элемент национального взгляда на внешний мир». Это чувство, подчеркнул Глисон, было сформировано склонной к манипулированию и имперски настроенной элитой, и оно, в любом случае, не имело под собой никакого реального основания, поскольку британская внешняя политика, на самом деле, была «более провокационной в тот период, чем российская». Другие авторы согласны с этим. «Британцы, чемпионы мира в области империализма в современной истории, находились в постоянном истерическом состоянии по поводу российской химеры, продвигающейся через Гималаи в сторону Индии», — отметил Мартин Малиа (Martin Malia) в своей вышедшей в 1999 году книге «Россия глазами Запада» (Russia under Western Eyes).

В любом случае навешивание ярлыков на Россию было характерным занятием в Британии даже среди наиболее искушенных наблюдателей. Так, например, Джон Кейнс после посещения в 1925 году большевистской России, пытался ответить на вопрос, не является ли «атмосфера подавления» в этой стране «плодом некого скотства в природе русских людей».

Британские взгляды не могли не переправиться через Атлантический океан в Америку. Континентальная Америка, естественно, находится на расстоянии в тысячи миль от континентальной России, хотя русские колонизаторы в какой-то момент организовали свое поселение в форте Росс в северной Калифорнии в начале 19-го столетия. Вместе с тем воспринимаемая угроза относилась не столько к территории, сколько к чуждости и явной сомнительности в поведении русских. «Никакие другие люди — будь то черные, желтые или белые — не способны быть таким лживыми, таким неискренними и такими самонадеянными, как русские, короче говоря, они совершенно не заслуживают доверия», — написал президент Теодор Рузвельт в 1905 году, когда русско-японская война подходила к концу. В то же время японцы —это «замечательные и цивилизованные люди», добавил он. (Рузвельт получил Нобелевскую премию мира в следующем году за свои усилия, направленные на прекращение враждебных действий между русскими и японцами).

Наиболее именитый защитник России Джордж Кеннан, на самом деле, испытывал сильную, даже мистическую привязанность к России. «Существовала какая-то загадочная близость, которую я не мог объяснить даже себе самому», — написал он в своих мемуарах. Однако Кеннан стоит особняком как своего рода исключение среди других представителей американского политического класса. Это стало очевидным во время холодной войны, когда огульные обвинения в адрес русских стали неотъемлемым элементом национального дискурса; при этом русских всегда считали главными действующими лицами в Советском Союзе, хотя его правителем до 1953 года был грузин Иосиф Сталин (настоящая фамилия Джугашвили). Обливание грязью русских было характерно для представителей всего политического спектра. Даже Дж. Роберт Оппенгеймер — известный физик, почитатель «Заупокойных песнопений» Игоря Стравинского, заядлый путешественник, знаток «Бхагавад-гиты» на санскрите и директор Института перспективных исследований в Принстоне — имел самые грубые предрассудки в отношении русских. «Мы имеем дело с варварским, отсталым народом, который не проявляет особой лояльности даже по отношению к своим собственным правителям», — написал он в 1951 году, во многом повторяя Кейнса и маркиза де Кюстина.

У американцев нет недостатка в поддержке представления о себе как о хороших парнях в манихейской борьбе против диких русских. В своем известном пророчестве относительно того, что американцам и русским предназначено судьбой поделить между собой весь мир, сформулированном в конце изданного в середине 1830-х годов первого тома книги «Демократия в Америке», Алексис де Токвиль ясно дал понять, кому он симпатизирует. Вскользь упомянув о жестоком обращении вооруженных мушкетами европейских поселенцев с коренными жителями Америки, он настаивал на том, что «захват американцами был осуществлен с помощью плуга, а русские сделали это с помощью меча». Более того, «англо-американцы», как Токвиль называет переселенцев, «предоставляют свободу неуправляемой силе и здравому смыслу людей, тогда как русские концентрируют всю власть в одних руках».

И, тем не менее, предположение Токвиля относительно того, что демократическое общество, в том числе американское, докажет, что оно, по своей природе, менее настроено на войну, чем такие общества, как Россия, представляется, на первый взгляд, правдоподобным, однако в нем в первую очередь выражается надежда на то, что будущее принадлежит демократическим народам на планете. Таким образом, приписанная России роль разрушителя этой счастливой перспективы, появившейся благодаря Джону Локку, Томасу Джефферсону и другим людям с либеральными взглядами, привела к тому, что на скудной российской почве произросли лишь чрезвычайно мелкие ее побеги. При этом незамеченной — дар предсказания был замечательным у Токвиля, но не без ограничений — оказалась фашистская угроза, исходившая из самого сердца Европы.

Развал Советского Союза в 1991 году — прекращение существования если не самой России, то, по крайней мере, руководимого Москвой колоссального и продолжавшегося целых три четверти века проекта — позволил сделать перерыв в подобного рода чувствах относительно России. Всегда легко быть добрым по отношению к слабому: русские, как тогда говорили, восстановят свою гуманность и порядочность как раз в тот момент, когда их национальная сила находится на самом низком в истории уровне. По мере расширения НАТО на восток и включения в Альянс бывших советских прибалтийских республик на границе с Россией существовала даже странного рода идеализация по большей мере уступчивого Бориса Ельцина, которого представляли как добродушного, краснощекого демократа в американском стиле (с некоторыми качествами тюремного надзирателя). Даже война Ельцина с целью подчинения мятежной чеченской провинции — в лучшем случае она закончилась для него с ничейным счетом — не помешала подобным романтическим отношениям.

Туман рассеялся на Западе с восхождением сильного лидера Путина — его, не без оснований, считали в некотором роде сторонником полного возврата к советскому и царистскому прошлому. Чувство отвращения вновь появилось в дискурсе. «Русские, на которых я потратил слишком много времени в моей жизни, — это отупевшие от беспробудного пьянства варвары, которые временами выблевывают из себя гениев», — заявил в 2008 году подполковник в отставке Ральф Петерс (Ralph Peters) на форуме Американского института предпринимательства (American Enterprise Institute), посвященном вторжению Путина в Грузию. В отличие от Ельцина, Путин циничным образом обратился к таким «старым» русским традициям как православие и открыто объявил о том, что у России есть свой собственный характер и своя судьба и что она не будет «вторым изданием» Америки или Британии. Во время своей службы в КГБ Путин был направлен в Дрезден, и он был возмущен прочно укоренившимся предвзятым мнением о том, что «русские все еще являются немного дикарями», которые «только что спустились с деревьев», как он заметил в беседе с группой американских журналистов в 2007 году.

И сегодня, спустя полтора столетия после окончания Крымской войны, этот конфликт служит напоминанием о долговечности издевательского отношения американцев и европейцев к России, которую они воспринимают как «бензоколонку, выдающую себя за страну», повторяя при этом слова сенатора Джона Маккейна. «Россия является антизападной державой с иным, более мрачным взглядом на глобальную политику», — написала на страницах онлайн-журнала Slate писатель и журналист Энн Аппельбаум (Anne Applebaum), которая является также супругой министра иностранных дел Польши Радослава Сикорского (Заголовок ее статьи: «Россия никогда не будет такой, как мы» (Russia Will Never Be Like Us). Непреходящая, судя по всему, британская традиция русофобии сегодня воплощается редактором журнала Economist Эдвардом Лукасом (Edward Lucas), бывшим главой московского корпункта этого журнала, который в своем комментарии, опубликованном в мае на страницах газеты Daily Mail, старательно пытался провести пугающие параллели между Гитлером и Путиным, опираясь на «экспансионистские» амбиции каждого из них. В то время как действия Путина сильно не дотягивают до зверств Гитлера, «австрийский капрал и говорящий по-немецки бывший шпион, на самом деле, имеют пугающее сходство, — отметил Лукас. — Возможно, история не повторяется. Но, как однажды сказал Марк Твен, она часто рифмуется». А в воображаемом письме Макиавелли Путину, сочиненном Йозефом Йоффе (Josef Joffe), издателем и редактором немецкого еженедельника Die Zeit, российский лидер подвергается резкой критике. «Вы только что подтвердили историческую русскую привычку — вы предпочитаете быть великим разрушителем и аутсайдером». Однако сама Европа, несомненно, — и это должно быть прекрасно известно Йоффе, — видела огромное количество разрушителей в своих периодически возникавших кровопусканиях, как в мирное время, так и в ходе войны. Иногда создается впечатление, что история Европы представляет собой непрекращающиеся попытки обвинить других в своих собственных грехах.

Трудно избежать искушения и не сказать, сославшись на насмешливое замечание русского философа Николая Бердяева, о том, что «русские вызывают беспокойство у народов Запада». Именно так это и происходит. Однако эта история имеет еще одну и, возможно, еще более любопытную грань. Можно также сказать, что главным источником негативных стереотипов в отношении России — а также заметного желания избавиться от «традиционной» России — исходят из лона самой Матушки России.

Россия, на самом деле, часто доводила до умопомрачения определенную группу образованных русских (под русскими я понимаю не только, строго говоря, этнических русских, но и представителей всех народов, которые считают Россию своей родиной или чувствуют свою связь с ней). Существует постоянно повторяющийся, в том числе и на Западе, мотив: изначальная и, судя по всему, неизбежная отсталость была хорошо схвачена в якобы принадлежащем Гоголю язвительном замечании о том, что у России всего две беды — дураки и дороги. Родившийся в самом центре России Ленин (настоящее имя Владимир Ильич Ульянов), образцовый студент, изучавший греческий и латынь, считал старомодные российские институты и верования — царистское самодержавие, привязанное к земли и живущее в деревянных избах крестьянство, почитающее иконы православие — столь ретроградными, что, по его мнению, их уже нельзя было реформировать. Решение состояло в том, чтобы их разрушить. Ленин подверг резкой критике «того истинно русского человека, великоросса-шовиниста» и назвал его «в сущности, подлецом и насильником». А его утопическая мечта состояла в том, чтобы Россия исчезла и лица Земли и уступила свое место транснациональному объединению глобального пролетариата.

В этом состоит болезненная динамика — напряженность в отношениях между российской интеллигенцией с ее либеральной, радикальной и революционной критикой страны, и простым народом вместе с политической элитой, принимающей в целом русские традиции и временами весьма ревностно их защищающей. Подобный критицизм, как правило, не ограничивается действующими лидерами — в данном случае Путиным, который, на самом деле, часто выглядит бессердечным и циничным, как это было в его попытках избежать ответственности за сбитый малазийский авиалайнер, а включает в себя всех русских людей. В 2002 году, когда Путин начал вторую в постсоветский период войну России в Чечне и заручился поддержкой общества, российская журналистка Анна Политковская написала в газете Los Angeles Times: «общеизвестно, что русские люди иррациональны по своей природе. Большинство из них не требуют, чтобы кандидат на какой-нибудь пост имел четкую экономическую программу. В действительности, русские люди, как показывают опросы общественного мнения, даже испытывают некоторое недовольство, когда кандидат оказывается слишком умным — или, по крайней мере, более умным, чем народные массы. Вместе с тем русские люди любят мачо — они любят жестокость, демонстрацию силовой политики и показных жестких шагов».

Политковская, конечно же, не ошибалась, когда говорила об угрожающих элементах в путинской России — она была убита в Москве в 2006 году, и, что особенно подозрительно, это произошло в день рождения Путина. (Гангстеры в России имеют привычку делать «подарки» — в ответ на «просьбу» или по личной инициативе — на именины своих «боссов»). Вместе с тем бросаются в глаза огульные и бездоказательные обобщения — идея относительно того, что русские «иррациональные по своей природе» не выдерживает критики, например, если речь идет об обществе, породившем таких ученых мирового уровня, как Михаил Ломоносов в 18-веке и Андрей Сахарова в 20-м. Подобного рода заявления сродни мазохистскому самобичеванию, и создается впечатление, что русские сами виноваты в том, что к власти приходят злонамеренные лидеры.

Тем не менее, подобного рода критики обладают влиянием на Западе, и их с распростертыми объятьями встречают в ведущих американских изданиях. «Русские сказали так много лжи о самих себе, что они уже не знают, кто они есть на самом деле», — так Маша Гессен (Masha Gessen), американка русского происхождения, родившаяся в Москве и в настоящее время проживающая в Соединенных Штатах, начинает свою статью, опубликованную в прошлом году в журнале New York Review of Books. «Сегодня Путин, — продолжила она, — несет какую-то ерунду по поводу того, что Россия имеет свой «культурный код», который он, судя по всему, представляет себе как своего рода шпионский код для духовной сферы. Вообще-то им следует начать с еды. В русском языке нет подходящего эквивалента выражению «человек — это то, что он ест», однако не случайно русские практически не имеют представления о собственно русской пище.

Такого рода преувеличенные заявления не составляет труда опровергнуть. Как человек, живший в России и путешествовавший по ней, мне всегда без труда удавалось встречать русских с уверенным чувством идентичности. Однажды я спросил своего друга в Москве, молодого профессора истории, может ли он сказать, что является сутью России. Он сразу же предложил старинную православную церковь Покрова, расположенную на слиянии рек Нерль и Клязьмы рядом со средневековым городом Владимиром. Если смотреть на эту церковь с большого расстояния, то создается впечатление, что она плывет по воде, на поверхности которой отражаются облака. Да, это религиозный символ, но, как подчеркнул мой друг, это символ глубокого погружения России в природу. Не было у меня и проблем с поиском блюд, о которых русские (включая мою русско-узбекскую жену) говорили, что это типичные русские блюда. В качестве примера можно привести холодный суп окрошку, который обычно делается из сметаны, уксуса, картофеля, огурцов, яиц и укропа. В летнее время это блюдо особенно популярно в юго-западной части России (Да, оно также распространено на Украине, значительная часть которой на протяжении долгого времени входила в состав более крупной России).

Наверное, будет преувеличением сказать, что для критиков внутри России — для некоторых, но не для всех — импульсом для отрицания своей русскости является своего рода ненависть, поскольку эти критики имеют свое идеальное представление о том, какой должна быть Россия, и эта модель рассчитана на то, чтобы сделать Россию более похожей на Европу или на Америку. Этот альтернативный идеал приводит к организации происходящего в наши дни спектакля, в ходе которого Россию пинают куда попало за ее отсталую позицию по таким вопросам как права геев; именно эта проблема стала наиболее актуальной среди активистов, выступающих за гражданские права и свободы в Европе и в Америке, однако особого резонанса в России она не имеет за пределами прогрессивных анклавов в таких местах как Москва. На Западе история с Pussy Riot сделала известными диссидентами участниц этой феминистской панк-группы, которые были посажены в тюрьму российскими властями за хулиганство после устроенной ими акции в московском Храме Христа Спасителя два года назад. В ходе этой акции они, как молитву, распевали слова «Богородица, Путина прогони». Маша Гессен поместила описание этого эпизода в свою новую книгу под названием «Слова разрушат цемент» (Words Will Break Cement), по поводу которой Энн Аппельбаум опубликовала хвалебную рецензию на страницах газеты Washington Post. Однако в России, как показал опрос общественного мнения, лишь 5% жителей страны считают, что участницы группы Pussy Riot не заслуживали «никакого наказания», тогда как около 50% полностью поддержали направление их на принудительные работы или наложение на них большого штрафа.

В таком же ключе были составлены поучения в адрес России по поводу того, где она может соперничать и даже, возможно, выходить за рамки тех инструкций, которые сегодняшний Китай также регулярно получает от Запада относительно улучшения своего поведения. Россия «должна разобраться в некоторых своих психологических вопросах», включая «параноидальные проекции», «комплекс неполноценности» и «задержку в развитии», поучительно заметила в феврале этого года Юлия Иоффе (Julia Ioffe), ведущий автор по России в журнале New Republic. (Заголовок ее статьи был такой: «Русские, наверное, думают, что я русофоб? Они правы»). Рожденная в Москве американка русского происхождения Иоффе также является автором заглавной статьи одного из номеров этого журнала, где она рассказывает о том, как Россия «разваливается».

Наверное, стоит сказать, что Иоффе, является еврейкой, как некоторые из тех, кто болезненно воспринимает ее колкости, могут не без иронии предположить (что в определенных российских националистических кругах может быть воспринято однозначно как то, что она не русская). Маша Гессен тоже еврейка, и в русской истории существует многое из того — кстати, слово «погром» имеет русские корни, — что у любого еврея вызывает отвращение или страх. (Я сам еврей, и мои предки родом из российских земель). Гессен еще и лесбиянка. Тот факт, что человек не является русским, может располагать к критике путинской России — а если этот человек лесбиянка, то тем более; тем не менее, подобные вещи не совсем объясняют ту страсть, которая проявляется при осуждении этой страны. Наряду с другими факторами, активным элементом подобного рода поношения, судя по всему, является эстетическая составляющая. Очевидно, что Россия не всем приходится по вкусу.

Однако нация — это не произведение искусства, которое можно просто не повесить на стену и таким образом на него не смотреть. Критика типа «Россия обречена» несостоятельна, поскольку подобная перспектива не основана на реальности. Россия никуда не уходит. Критики склонны преувеличивать ее недуги или просто оказываются неспособными поместить их в правильный контекст. Возьмем, например, коррупцию. Повальная коррупция, коррупция снизу до самого верха общества, действительно распространена в России, и это является причиной того, что постсоветская Россия вернулась к коррумпированным сделкам, заключенным в 1990-е годы между Кремлем и восходящим поколением олигархов. Однако коррупция также свойственна основанному на семейственности (и, тем не менее, быстро растущему) однопартийному Китаю, а также демократической Индии. Во второй половине 19-го столетия, в Золотой век «баронов-разбойников», Америка также представляла собой болото с большим количеством неправомерных действий, а богатые и влиятельные люди в то время имели возможность навязывать свою волю правительству. Нет оснований полагать, что коррупция нанесет России больший ущерб, чем другим обществам.

Что касается представления о России как о «бензоколонке», если использовать выражение Маккейна, то огромные запасы нефти и природного газа являются в настоящее время, несомненно, ценнейшим достоянием России. Россия является ведущим в мире экспортером природного газа и обладает крупнейшими на планете разведанными запасами этого сырья. Однако энергетика для России есть нечто большее, чем просто источник получения наличных денег: Россия умело использует свои запасы ископаемого топлива для достижения геополитических целей, о чем свидетельствует масштабная сделка по поставке природного газа по трубопроводу в Китай. Пекин и Москва, возможно, никогда не станут близкими друзьями, однако энергетика предоставляет им практический повод для сотрудничества. Тем временем редакторская полоса газеты Wall Street Journal, постоянный критик путинской России, призвала Соединенные Штаты использовать собственные энергетические резервы в качестве «стратегического средства» для того, чтобы помочь Европе сократить ее нынешнюю зависимость от российского газа. Подобного рода призыв подчеркивает реальность того, что Россия будет способна использовать свое умение в области энергоносителей в течение значительного периода в 21-ом веке.

А что можно сказать по поводу мрачной демографической ситуации в России? Аналитик Николас Эберстадт (Nicholas Eberstadt) из Американского института предпринимательства (American Enterprise Institute) в 2011 году назвал Россию «умирающим медведем» в своей статье, опубликованной в журнале Foreign Affairs. «Население страны сокращается, уровень смертности почти катастрофический, а ее людские ресурсы, судя по всему, уменьшаются, что представляет собой опасность», — отметил он. Критики этой статьи указали на то, что в 2010 году уровень смертности в России был ниже, чем в 2000 году. И этот процесс продолжается. Ранее в этом году в своей статье, опубликованной в Wall Street Journal, Эберстадт признал: «Постсоветское сокращение населения в России прекратилось. Благодаря иммиграции, в основном из “ближнего зарубежья”, то есть из бывших советских республик, произошел отскок показателей рождаемости от самой низкой точки и, кроме того, наблюдается сокращение уровня смертности, поэтому население России сегодня, по официальным данным, больше на миллион, чем пять лет назад. Впервые в постсоветскую эпоху в России в прошлом году уровень рождаемости превысил уровень смертности». Судя по всему, это медведеподобное существо совсем не собирается умирать.

В любом случае наше отношение к другой стране — благосклонное или неблагосклонное — не должно диктовать нам направление внешней политики, которую следует формулировать на основе холодного расчета и учета наших национальных интересов. Если руководствоваться именно такими соображениями, то Америка права, когда пытается противодействовать стремлению Путина агрессивным путем добиться перекраивания карты Европы, однако правильным было бы также продолжение работы с Россией по таким представляющим взаимный интерес вопросам как исламская воинственность. И те же самые расчеты окажутся правильными, когда Путин, в конечном итоге, покинет Кремль — добровольно или по принуждению, — и на смену ему придет либо новый автократ, либо более демократически настроенный политик. Сегодняшняя повышенная напряженность в отношениях между Соединенными Штатами и Россией, представляющая собой, судя по всему, первую главу новой холодной войны — при этом Европа, как всегда, не может окончательно определить свою роль, — наглядно свидетельствует о том, что Россия, вероятно, останется наиболее раздражающим и наиболее значительным дипломатическим вызовом для Америки еще в течение долгого времени.

Таким образом, перспективы изображения России в виде набора негативных стереотипов представляются весьма радужными. Наивное либеральное представление о том, что мир обладает телеологической предрасположенностью, связанной с движением к прогрессивной цели — при условии, что такие отклонения от общего правила как Россия будут следовать общей программе, — является глубоко укорененным. Многочисленные заголовки по поводу России — о коррумпированных олигархах или о помешанных на контроле политических функционерах из поколения бывших сотрудников КГБ — будут продолжать подпитывать огульную критику в отношении русских, от их лидеров до самого низа, и их будут продолжать называть примитивными и нездоровыми в психологическом плане. Наверное, нет другой такой нации, которую было бы так легко (и так безопасно) изображать в карикатурном виде.

А что касается синдрома «Россия обречена», то он, несомненно, выживет, поскольку Россия, увы, все еще является значимой величиной. Объект подобного концентрированного страха, действующий в течение многих веков, сегодня далек от того, чтобы стать меньше или вообще перестать существовать, и он остается глобальной силой, которую невозможно игнорировать. Поэтому озабоченности также останутся, как и сублимированное желание уничтожить Россию. Но, возможно, хорошая новость для критиков состоит как раз в том, что Россия не собирается никуда уходить. И поэтому их критические мельницы будут продолжать получать обильное количество материала для помола в течение еще многих десятилетий.

Пол Старобин раньше работал заведующим московским бюро журнала Business Week. Он является автором книги «После Америки: нарратив для следующего глобального века» (After America: Narratives for the Next Global Age).