После украинских событий в Ведомостях стали выкладывать статьи  на имперскую тему. Вот, например, идеолог технического регулирования Рубцов применяет физическую метафору диффузии свободных индивидов, скрепляющих "новые империи".

На уровне обывателя державная риторика вскрывает комплексы, вплоть до компенсации собственного ничтожества. «Не спрашивай, что для тебя сделала страна, спрашивай, что ты сделал для страны». У самых горделивых обычно выясняется: ничего. Люди, с напором цитирующие героя Луспекаева («За державу обидно!»), чаще всего к подвигам, жертвам и лишним усилиям вовсе не готовы. Как и любители пить «За нашу победу!», в битвах не замеченные и, если завтра война, в походе разбегающиеся первыми, сверкая блеском пяток.

Ближе к верхам имперский дух нагнетается идеологией с претензией на теорию. Здесь бродят тени Маккиндера, фон Лохаузена, Хаусхофера, самого Шмитта… Есть империи суши и моря (теллурократия и талассократия). Первые собирают континентальные земли; как и положено твердым агрегатным состояниям, они более стабильны — консервативны в следовании законам и нормам, тяготеют к иерархической централизации. Вторые осваивают колонии, склонны к торговле и пиратству; как и жидкая субстанция, они текучи и изменчивы, свободнее в отношении к законам и коммунальной морали, восприимчивы к новому. Чистых типов нет (особенно «береговая зона»), что не отменяет полярности, например, сухопутного евразийства и водного атлантизма. Отсюда соблазн «на научной основе» подморозить власть в России, собрать руины геополитической катастрофы века и заделаться мировым оплотом консерватизма, который одиноко противостоит растекающемуся в жидком либерализме Западу. Осталось записать в Конституцию, что РФ — это Heartland (осевая держава), а ее президент — главный консерватор мира, глава содружества, защитник веры.

Однако прелести евразийства — государства-цивилизации как синтезирующего посредника между Западом и Востоком — мало что значат в мире, в котором культуры и люди коммуницируют мгновенно и поверх границ. Когда воюют через информацию, воздух и космос, а культуру, знание, контакты и связи более не возят по торговым путям в обозах, физическая география перестает в такой мере определять и политическую географию, и тип цивилизации. В итоге все плывет и перемешивается. Вопреки духу континентальности Россия, по выражению нашего фермера из КГИ им. Кудрина, «производит впечатление великой державы… и больше ничего не производит». Она, как идеальная талассократия, живет торговлей — с той лишь разницей, что здесь не корабли ходят по воде, а жидкость гоняют по трубам. В этом консервативном раю законы и правоприменение неприлично текучи в сравнении с нормами и практиками морских держав. Власть не сдерживает себя моральными устоями и воюет с оппозицией «не по-сухопутному», минуя Jus belli. В плане внутренней колонизации империя занимается нестационарным бандитизмом и пиратством сверху донизу, от кабмина (только что взяли на абордаж пенсионные накопления и здание президиума РАН) до бытовой бюрократии, включая повседневный микрограбеж в офисах и на дорогах. Эта стабильность не «от земли», но держится на политическом насилии и подушке безопасности, которая в момент аварии сохраняет жизнь, но не возможность движения. Если это и консерватизм, то не «охранительный» (изменения умеренные, но и достаточные для поддержания стабильности), а реакционный, разворачивающий вспять не примером и убеждением, а давлением по всем фронтам. Идеологическая война внутри страны в одни ворота.

По данным опросов, репутация власти проседает во всем, кроме одного — в образ самостоятельной внешней политики еще верят, хотя уже далеко не все. Есть подозрения, что Запад при желании осадит «энергетическую сверхдержаву», как перед распадом СССР. Намеки на бойкот Олимпиады — так, пальцем погрозить. На этом фоне новое собирание земель как стратегического и морального противовеса Западу выглядит несколько театральным, если не шаловливым. Потому соседи по континенту и позволяют себе так капризничать в ответ на призывы к равноправной дружбе со старшим братом.

Это даже не метафизические интуиции, а простая «физика». Как и все империи традиционного образца, СССР распадался кусками. Желание хоть что-то собрать на этом пространстве уже не так примитивно, но психологии «кусковой сборки» еще не чуждо. Акценты Медведева и Назарбаева на том, что новый союз не означает восстановления СССР, выглядят лишними и не всех радуют: если не означает, зачем так педалировать?

Новые империи имеют другую онтологию. Финансовые, информационные, технологические, исследовательские, образовательные, культурные, интеллектуальные, мировоззренческие и прочие сборки диффузны по определению. Они не свинчиваются блоками, тем более не сколачиваются скрепами, но притираются и срастаются, как полированные поверхности металлов за счет интенсивного обмена атомами. Это уже не механика, а микрофизика. У вас никогда не будет срастания, пока нет свободы атомов в каждом из соединяемых тел. Живой пример — система технического регулирования: идея либерализации на таможне в условиях, когда внутренняя система нормирования и надзора воспринимается бизнесом не иначе как государственный рэкет. Подобный опыт уже освоен в «Сколково», в котором национальная система техрегулирования практически отменена специальным законом как вяжущая по рукам и ногам. Но куда, в какую экономику эти люди собираются внедрять свои инновации, даже если их когда-нибудь удастся сгенерировать?

Понятие империи имеет и внутриполитический смысл: система консолидированной, централизованной и персонифицированной власти, управляемая императором. Имперская геополитика прямо связана с тягой к абсолютному и вечному единовластию. И наоборот. Но тут приходится выбирать: либо отказаться от идей квазимонархии на базе псевдодемократии — либо навсегда забыть о том, что такое держава на суше и на море в эпоху великих завоеваний и открытий, высокого модерна и вытеснившей его постсовременности.

Можно просто жить, но если хочешь державу, надо чем-то жертвовать. Хорошо бы не культурой, наукой, медициной и пенсионерами. Кстати, вглядитесь в интерьеры переговоров про евразийство: в фонах нашей власти столько позолоты, что это уже не эстетика и «вкус», а сама Идея.

Автор — руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН