26 января 1934 года Сталин заявил на заседании XVII
съезда партии об "изменении политики Германии", о смене предшествующей
— "мирной" — политической линии Германии в отношении СССР "политикой —
как он иронически определил в кавычках — "новой", напоминающей в
основном политику бывшего германского кайзера, который оккупировал одно
время Украину и предпринял поход против Ленинграда"[22] (то есть —
тогда — Петрограда). Речь шла о политике Германии в 1918 году, то есть
уже в отношении советской, а не царской России. Но, конечно, "политика
кайзера" была той же самой до 1917 года; об этом просто неудобно было
говорить в начале 1934 года, когда еще всецело господствовало
большевистское толкование Первой мировой войны, согласно которому
царская Россия рассматривалась в качестве столь же враждебной
пролетариату силы, как и кайзеровская Германия...
Но вот что в высшей степени важно. Сталин, говоря об угрозе войны с Германией, подчеркнул: "...дело здесь не в фашизме,
хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР
установить наилучшие отношения с этой страной (Италия как таковая, сама
по себе, действительно никогда не имела планов войны против СССР. — В К.)...
Дело в изменении политики Германии" (там же). Эта постановка вопроса и
по сей день вызывает негодование тех или иных идеологов: смотрите,
говорят они, Сталин еще в январе 1934 года готов был иметь "наилучшие
отношения" с фашизмом! Между тем, в стратегическом и, шире,
геополитическом плане такая постановка вопроса была всецело
обоснованной. Ибо германский фашизм или, точнее, нацизм лишь в пропагандистских целях уверял, что ведет борьбу именно и только с большевизмом;
действительной его целью было сокрушение России как геополитической
силы, и Сталин правильно видел в этом давнюю "традицию": политика
Гитлера была "новой" именно в кавычках. Не исключено, что разведка
сообщила Сталину хотя бы о первом выступлении Гитлера перед
германским генералитетом 3 февраля 1933 года (фюрер нацистов стал
рейхс-канцлером всего четырьмя днями ранее — 30 января): "Цель всей
политики в одном: снова завоевать политическое могущество", а затем —
"захват нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадная
германизация"[23].
Иными словами, противостояние "фашизм — большевизм"
— это лишь внешняя оболочка принципиально более глубокого и широкого
исторического содержания. Заявив еще в 1934 году, что "дело не в
фашизме", Сталин обнаружил тем самым осознание внутреннего смысла этого
геополитического противостояния и, естественно, по-иному стал
воспринимать историческое прошлое России, ограничившись, правда,
поначалу напоминанием о политике кайзеровской Германии в 1918 году, то
есть уже после превращения Российской империи в РСФСР, а не о войне, начавшейся в 1914 году.
Однако, осознав, что назревающая война будет по
существу войной не фашизма против большевизма, но Германии против
России, Сталин, естественно, стал думать о необходимости "мобилизации"
именно России, а не большевизма По-видимому, именно в этом и
заключалась главная причина сталинской поддержки той
"реставрации", которая так или иначе, но закономерно совершалась в
1930-х годах в самом бытии страны (а не в личной политической линии
Сталина, которая ее только "оформляла").
Впоследствии Сталин будет утверждать, что он всегда,
с молодых лет был озабочен судьбой России (а не только большевистской
политикой): так, выступая по радио с "обращением к народу" 2 сентября
1945 года, он скажет: "...поражение русских войск в 1904 году в период
русско-японской войны... легло на нашу страну черным пятном... Сорок
лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день
наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной..."[24]
Ясно помню, что я, тогда пятнадцатилетний, испытал
чувство глубокого удивления, услышав из тарелки репродуктора эти
произносимые подчеркнуто спокойным тоном Сталина слова. Об историческом
"реванше" за поражение 1904 года как-то ничего до тех пор не
говорилось, это поражение было только одним из поводов для обличения
"самодержавия" (например, во всем известной тогда повести Валентина
Катаева "Белеет парус одинокий"). И несмотря на свой столь юный
возраст, я не очень поверил тому, что Сталин в самом деле с 1904 года
"ждал" этого реванша. Сейчас я допускаю, что он мог его ждать, но
только не сорок, а максимум десять лет...
Цит. по В. Кожинов. Россия. Век ХХ-й, эксмо2008. - с.479-480
|
