В массовом сознании по сей день господствует
совершенно ложное представление, согласно которому наибольшие
человеческие потери приходятся на вторую половину 1930-х годов, — в
особенности на 1937 год. Это представление внедрялось в течение долгого
времени идеологами, которых человеческие потери первых лет революции и
периода коллективизации волновали не столь уж сильно или даже совсем не
волновали... А погибших в "1937-м" эти идеологи воспринимали как
близких им, "своих" людей.
В действительности человеческие потери 1918— 1922
годов и даже 1929— 1933 годов были прямо-таки несоизмеримо более
значительными, нежели потери второй половины 1930-х годов. Чтобы
доказать это, придется оперировать многочисленными цифрами, и я заранее
прошу извинения у читателей, которые не привыкли или просто не желают
иметь дело с какими-либо подсчетами. Но для понимания хода истории
цифры в тех или иных случаях необходимы.
Начать следует с количества населения к ноябрю 1917
года на той территории, которая стала (до 1939 года) территорией СССР.
Подчас и сегодня утверждается, что это население составляло 143,5 млн.
человек, хотя давно уже была опубликована работа историков-демографов
Ю.А.Полякова и И.Н.Киселева (см. "Вопросы истории", 1980, № 6), в
которой убедительно доказывалось, что перед нами заниженная на 4 с
лишним миллиона цифра, и в действительности население страны составляло
к 7 ноября 1917 года 147,6 млн., а к началу 1918 года— примерно 148
млн. человек.
В тщательном новейшем исследовании, осуществленном
сотрудниками Института социально-экономических исследований Госкомстата
России Е.М.Андреевым, Л.Е.Дарским и Т.Л.Харьковой, показаны изменения
количества населения страны в продолжение сорока лет—с 1920 по 1959 год
(см. в кн.: Население Советского Союза. 1922—1991.—М., 1993). Эти
подсчеты не претендуют на абсолютную точность, но возможные
"погрешности" не могут быть сколько-нибудь существенными, ибо в ином
случае в столь многочисленных цифрах обнаружились бы резкие
несовпадения с результатами переписей 1926,1937, 1939 и 1959 годов, а
также какая-либо "внутренняя" противоречивость, — но этого не
наблюдается.
Словом, результаты произведенного исследования
позволяют надежно установить, каковы были человеческие потери в тот или
иной период послереволюционной истории страны (правда, исключая
младенческую и раннюю — до 5 лет — смертность).
К началу 1923 года население страны составляло 137,4
млн. человек, но 18,9 млн. из них родились после 1917 года, и,
следовательно, от населения начала 1918 года (148 млн.) уцелело 118,5
млн. человек, а 29,5 млн. (148-118,5=29,5)—то есть 19.9%, каждый пятый!
—в 1918—1922 годах "исчезли"[*]... Чтобы ясно увидеть, как велика была
"сверхсмертность", обратимся к следующему — более или менее "мирному" —
пятилетию 1923—1927 годов. К началу 1928-го в стране имелось 151,6 млн.
человек; 24,8 млн. из них родились после 1922 года и, значит, за пять
лет ушли из жизни 10,7 млн. человек(151,6-24,8=126,8;
137,5-126,8=10,7), всего 7,7%—то есть в два с половиной раза меньшая
доля населения, чем в 1918— 1922 годах!
Доля умерших вновь возрастает в 1929—1933 годах. К
началу 1929-го население составляло 154,7 млн. человек; к началу
1934-го — 156,8 млн., из которых 20,5 млн. родились после 1928 года.
Таким образом, "исчезли" 18,4 млн. человек (156,8-20,5=136,3;
154,7-136,3=18,4) — 11,9% населения начала 1929 года (в полтора раза
больше, чем в 1923—1927-м).
И, наконец, пятилетие 1934—1938 годов. К началу
1939-го—в стране 168,5 млн. человек, в том числе 21,3 млн. родившихся
после 1933-го. Следовательно, ушли из жизни 9,6 млн. человек
(168,5-21,3=147,2; 156,8-147,2=9,6)—6,1% населения начала 1934 года.
Подведем итог. Доля "исчезнувших" в
1918—1922-м—19,9%, в 1923—1927-м—7,7%, в 1929—1933-м—11,9%, в
1934—1938-м— всего лишь 6,1 %, — меньше, чем в "мирных" 1923—1927-м!
Нетрудно предвидеть, что многие усомнятся в
достоверности этих подсчетов. Но подобное сомнение —результат долгой
обработки умов чисто "идеологическими" доводами, не имеющими никаких
реальных обоснований.
Чтобы убедиться в этом, обратимся к работе
известного этнографа С.И.Брука "Население России (демографический
обзор)", вошедшей в энциклопедию "Народы России" (М., 1994). Он
утверждает, что после 1917 года имел место "массовый террор, достигший апогея (выделено мною. — В.К.)
в 1937—38..." (с. 18), однако всего через страницу С.И.Брук приводит
годовые сведения о доле умерших, и выясняется, что в 1933 году умерли
7,1% тогдашнего населения.ав 1937-м—всего 2,1% ив 1938-м—2% (с.20).
Впрочем, еще существеннее тот факт, что, согласно сведениям самого
С.И.Брука, в "мирном" 1927-м умерли 2,6% населения —то есть на 0,5
процента больше, чем в "апогейном" 1937-м!
С.И.Брук, соответствующим образом "настроенный",
даже не заметил, что приводимая им статистика опровергает его же
собственное утверждение об "апогее" 1937 года. Правда, снижение
смертности к 1937 году в сравнении с 1927-м обусловлено, в частности,
развитием здравоохранения — особенно в сельской местности: с 1927 по
1937 год количество коек в сельских больницах увеличилось в три, а
число сельских врачей — в два с половиной раза. Но тем не менее
демографические показатели ясно свидетельствуют о том, что в 1937 году
— в отличие от первого послереволюционного пятилетия и годов
коллективизации — действительно массовой гибели населения страны не было.
Чиновный политкомиссар Волкогонов в своем — к
сожалению, многими принятом на веру — претенциозном опусе "Триумф и
трагедия" объявил 1937 год "страшной трагедией народа" (выделив эти слова жирным шрифтом).
Между тем мы располагаем не столь давно
рассекреченными цифрами, точно зафиксировавшими количество смертных
приговоров, вынесенных в 1937—1938 годах: их было 681692 (известно к
тому же, что не все приговоры приводились в исполнение). Конечно же,
это страшная цифра, и мы еще будем подробно обсуждать "загадку 1937
года", но все же едва ли уместно говорить в связи с этой цифрой о "народе",
ибо дело идет о гибели всего 0,4% тогдашнего населения страны; такое
количество не могло сколько-нибудь значительно повлиять на статистику
умерших во второй половине 1930-х годов и вообще быть "замеченной" в
этой статистике. Другое дело — соотношение процентной доли умерших в
1933 году (7,1% населения) и в 1937-м — (всего 2,1%): здесь очевидны
миллионы погибших (в 1933-м)... Тем более разительно сопоставление с
долями умерших в течение "мирных" 1923—1927 годов (7,7%) и в 1918— 1922
(19,9%). Поскольку в 1923— 1927 годах развитие здравоохранения было не
очень значительным, уместно считать, что из 19,9% 12,1 (19,9-7,7)%
населения начала 1918года—то есть 17,9 млн.(!) человек явились жертвами
Революции... Словом жертвы 1918—1922 годов (примерно 12% населения) и
1937—1938 годов (0,4% населения, то есть в 30 раз меньше!) поистине
несопоставимы.
Мне могут возразить, что множество смертей в первое
послереволюционное пятилетие объясняется жестокой засухой 1921 года,
вызвавшей массовый голод. То есть миллионы людей погибли из-за
стихийного природного бедствия, а не из-за Революции. Однако тридцатью
годами ранее, в 1891 году, засуха была еще более широкомасштабной:
неурожай охватил тогда территорию России с населением в 30 млн. (в 1921
-м — 25 млн.) человек. И тем не менее, благодаря мерам, предпринятым и
государством и обществом, голодных смертей в прямом, точном
смысле этого слова в 1891— 1892 годах, в сущности, не было; от
недостаточного питания умирали лишь больные и слабые. Между тем в
1921—1922 годах миллионы стали жертвами тотального голода.
Факты ясно свидетельствуют, что революционная власть
не только не предприняла необходимых мер для спасения людей, но и
подавила общественные инициативы в этом направлении. Более того: власть
воистину варварски использовала страшный голод в своих интересах,
проводя изъятие церковных ценностей якобы ради закупки продовольствия
для голодающих. В опубликованном в наше время "строго секретном"
предписании Ленина недвусмысленно сказано:
"Именно теперь и только теперь, когда в голодных
местностях едят людей... необходимо провести изъятие церковных
ценностей... чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен
миллионов золотых рублей... Без этого фонда никакая государственная
работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и
никакое отстаивание своей позиции в Генуе (где проходила тогда
международная конференция. — В.К.) в особенности совершенно
немыслимы"[30]. Из этого очевидно, что церковные ценности (их денежную
стоимость Ленин, надо сказать, сильно преувеличивал) отнюдь не
собирались превращать в хлеб для голодающих...
И другой факт из той же истории голода. Как только
выявилась надвигающаяся катастрофа, представители старой интеллигенции,
не забывшие о борьбе общественности с голодом 1891 года когда в
спасении людей активно участвовали, среди других. Толстой и Чехов,
создали (29 июня 1921 года) "Всероссийский комитет помощи голодающим",
который, в частности, мог получить весомую поддержку за рубежом.
Большую роль в создании и работе Комитета играл А.М.Горький.
Ленин был явно недоволен участием Горького в работе
Комитета, и 8 августа 1921 года, в ответ на просьбу писателя о
поддержке комитетских инициатив, писал, что-де "ничегошеньки" не может
сделать для выполнения его просьбы, и, ссылаясь на болезнь Горького,
настоятельно предлагал ему уехать из России: "В Европе в хорошем
санатории будете и лечиться и втрое больше дела делать... А у нас ни
лечения, ни дела — одна суетня. Зряшная суетня. Уезжайте, вылечитесь. Не упрямьтесь, прошу Вас" [31].
Вскоре А.И.Рыков сообщил Ленину, что, по рассказу
одного его знакомого, избранный председателем Комитета видный
экономист, "внефракционный" социал-демократ С.Н.Прокопович "держал
противоправительственные речи" (что, кстати сказать, было характерно и
для боровшихся с голодом интеллигентов 1890-х годов, — только бранили
они тогда не революционное, а царское правительство). Этого оказалось
достаточным, чтобы Ленин 26 августа распорядился немедля распустить
Комитет, арестовать Прокоповича и сослать в уездные города всех его
сподвижников. В специальном письме "И.В.Сталину и всем членам Политбюро
ЦК РКП(б)" Ленин объяснил свое решение тем, что Комитет готовится-де к
захвату власти. ВЧК уже 27 августа исполнила ленинские указания
относительно Комитета, а Горький 16 октября 1921 года отправился за
рубеж, — по сути дела, эмигрировал (он возвратится лишь в 1928 году).
Уже хотя бы из этого ясно, что революционная
власть (в отличие от власти 1891 года) не считала своим неукоснительным
долгом принятие всех возможных — в том числе и рискованных для самой
себя — мер ради спасения голодающих; ее гораздо более заботило
сохранение так называемых завоеваний Революции...
По всей вероятности, найдутся оппоненты, которые
возразят мне, что к жертвам Революции следует причислять не вообще всех
погибших тогда людей, а только тех, кто были в прямом смысле слова
убиты в боях или при подавлении бунтов. Но это едва ли сколько-нибудь
оправданное ограничение. В таком случае и количество жертв войны
1941—1945 годов следует самым кардинальным образом ограничить, ибо
погибшие непосредственно в боях составляют приблизительно треть
человеческих потерь этих лет — о чем пойдет речь в дальнейшем, — в
главе, посвященной великой войне. Те, кто погибли в 1918—1922 годах от
голода и разрухи и, шире, от самого "состояния мира" в эти тяжкие годы,
с объективной точки зрения представляют собой жертвы Революции. ИСТОЧНИК: В.В. Кожинов. Россия. Век ХХ-й. -АлгоритмЭксмо 2008. - с.367-371
|
