Фридрих Август фон Хайек (Friedrich August von Hayek,
1899—1992) — австрийский экономист, психолог и философ, представитель так
называемой «австрийской школы», главным лицом которой считается Людвиг фон
Мизес. В 1920-е и 1930-е годы Хайек написал массу разных работ, главной из
которых стала «Цены и производство». Кейнс назвал ее примером того, как
неверная посылка может привести к абсолютному бреду в выводах. Разгневанный
Хайек организовал в Лондоне перманентный агрессивный диспут с кейнсианцами,
который продолжался весьма долго и по оценкам большинства экспертов завершился
полным триумфом последователей Джона Кейнса. Исходной посылкой всех теорий
Хайека являются его философско-психологические взгляды.
Прежде всего, он радикальный агностик, утверждающий, что
никакое познание объективной реальности невозможно. Более того, сама эта
реальность далеко не факт, что объективно существует — а человеческие чувства
постоянно ошибаются в своих представлениях о происходящем. Сознание определяет
то, что происходит внутри человека, но про остальных людей человек ничего
сказать не может. Соответственно, и общество в целом для Хайека есть лишь
пустая абстракция, которая скрывает совокупность почти никак не связанных между
собой индивидуумов. Он категорически (и даже гневно) отвергал любые формы
научного познания, причем записывал себе в союзники в этом вопросе Г.Гегеля и
О.Конта — что, мягко говоря, неправда.
Из вышеописанных идей Хайек выводит массу интересных вещей.
Например, тотальный этический релятивизм: не существует никаких абсолютных
понятий о преступности каких-либо деяний. Получается, что, скажем, осуждение
деяний гитлеровской Германии основано лишь на том, что большинство простых
людей (читай — быдло) придерживается мнения, будто это плохо. Любые коллективы
вызывают у Хайека жгучее отвращение, так что единственным делом «нормальных
людей» в отношении коллективов может быть всяческое искоренение их дурного
влияния — каковое влияние состоит, например, во вредоносной приверженности
традициям.
Идеал Хайека во всем — чистый индивидуализм, который,
однако, вовсе не создает хаос: скажем, в экономике каждый действует исходя из
своих эгоистических соображений, но совокупность таких действий чудесным
образом (посредством знаменитой «невидимой руки рынка» Адама Смита)
складывается в красивую картину. Как видим, взгляд сугубо религиозный.
По мнению Хайека, люди, использующие категории анализа в
масштабах всего общества (а не отдельного человека), не просто глупы, но и
опасны, потому что из таких рассуждений неизбежно следует тоталитаризм. Вообще
говоря, после всех этих слов можно спокойно опускать занавес, ибо какой смысл
анализировать макроэкономические «теории» человека, который такие теории
отвергает в принципе? Однако если нельзя, но очень хочется, то все же можно — и
означенные теории все-таки появляются на свет. Впрочем, лишь затем, чтобы
подтвердить расхожую мысль о сне разума, рождающем чудовищ.
Скажем, великую депрессию Хайек объясняет тем, что
американцы во время нее... слишком много жрали! «Логика» такова: бизнес
чересчур активно инвестировал во время бума 1920-х годов (что верно), но как
только экспансия закончилась, простые люди... «проели» весь накопленный за тот
период дополнительный капитал — вместо того, чтобы резко сократить потребление и
увеличить сбережения. Уважаемый читатель, вы хорошо представляете себе
человека, который с аппетитом ест станок? Но ведь «накопленный капитал» — это и
есть производственное оборудование; каким же образом оно вдруг перешло в
категорию потребительских товаров и было проедено потребителями?
На этот вопрос ответа нет — Хайек верен своей философии,
предписывающей чисто умозрительные рассуждения и отвергающей всякий анализ
реальности. А реальность эта вопиюще противоречит хайековским фантазмам:
например, он утверждал, что бум 1920-х создал слишком большой всплеск цен, так
что для успешного преодоления его следовало снизить цены и зарплаты — но ведь
именно это и случилось во время великой депрессии, что только ухудшило
положение дел! Стоит ли удивляться тем экономистам, которые именуют Хайека и
его последователей апологетами «садистской дефляции»? Разумеется, такие
«кейнсианские глупости», как падение совокупного спроса и вызванное им снижение
инвестиций и производства, Хайек отвергает начисто — он вообще считает эти
категории «антинаучными».
Рассматривая в своем главном труде «Чистая теория капитала»
проблемы процентных доходов, он уверен, что они полностью инвестируются — то,
что процентный доход может быть потреблен, ему и в голову не приходит. И таких
примитивных ляпов у Хайека вагон и маленькая тележка. Скажем, он развивает
теорию кризисов: банки во время бума дают слишком много кредитов, а кризис
начинается тогда, когда они перестают это делать — как следствие, все
предприниматели останавливают уже начатые инвестиционные проекты, и наступает
паралич. Что попросту неправда, ибо согласно действительно добросовестным
исследованиям, сжатие кредита вызывает уменьшение лишь нового строительства,
тоща как почти все ранее начатые инвестиционные проекты доводятся до завершения.
Вопросы конкуренции рассматриваются Хайеком крайне
экзотично. Так называемую «совершенную конкуренцию» он отвергает в принципе и
вообще выказывает безразличие к степени монополизации рынка—лишь бы монополия
была частной, а не государственной. С точки зрения Хайека, вообще всякий рынок
монополен, ибо, скажем, автомобили Форда и автомобили Крайслера суть радикально
разные товары, которые не являются конкурентами друг другу — просто одни
потребители предпочитают либо один товар, либо другой (так же, как кому-то
нравится чай, а кому-то кофе).
Из чего следует, что конкуренции как таковой нет вовсе, а
есть совокупность частных предпочтений, которые, однако, невозможно ни изучить,
ни предугадать. Именно поэтому Хайек, отметив мимоходом изначальное неравенство
в распределении ресурсов внутри общества, благоразумно избегает простого вывода
отсюда. А вывод и вправду прост: из воззрений Хайека о тотальной свободе рынка
без перераспределительных механизмов государства следует лишь то, что вся
экономика работает лишь на узкую группу людей, которая этими ресурсами
изначально владеет.
В своих концептуальных трудах «Путь к рабству» и
«Конституция свободы» Хайек уже открытым текстом публикует радикальные призывы
срочно вернуться к экономическому устройству Запада образца XVIII века, в
противном случае мир ждет «ужасающий тоталитаризм». Он жестко отвергает любые
формы государственного вмешательства — в частности, социальные расходы и
образование. Остается лишь предоставить читателям самим оценить решение нобелевского
комитета, постановившего в 1974 году присудить премию Хайеку с формулировкой
«за новаторские работы по теории денег и теории экономических колебаний, а
также за глубокий анализ взаимозависимости экономических, социальных и
институциональных явлений».
Цит по С.А. Егишянц. ТУПИКИ ГЛОБАЛИЗАЦИИ. Торжество
прогресса или игры сатанистов? – МОСКВА. «ВЕЧЕ». - 2004 (При написании этой
главы книги широко использовалась работа: Б. Селигмен. Основные течения
современной экономической мысли. М., «Прогресс», 1968)
...
Карл Поппер (1902—1994) родился в Австрии, где жил до «аншлюса» своей родины Германией. Поскольку
гитлеровцы евреев сурово преследовали, Попперу пришлось уехать в Новую
Зеландию, а оттуда в Англию, где его именовали не иначе, как «сэр Чарлз». Первым
концептуальным положением Поппера было следующее: лишь та научная теория может
считаться действительно научной, если она содержит в себе возможность... быть
опровергнутой (так называемый «принцип фальсификации»). Для здравомыслящего
человека тезис выглядит весьма странно — получается, что чем более сомнительна
теория (то есть чем проще ее опровергнуть), тем она более научна?
На самом деле все просто: как и у неолибералов от экономики,
идейная основа воззрений Поппера — агностицизм. Человек не может познать
объективную реальность, поэтому если какие-либо умозаключения претендуют на то,
что они целостно объяснили эту реальность, то их следует немедленно отбросить.
Из этого вполне логично вытекает и второй ключевой тезис Поппера — об «открытом
обществе» (сама идея, впрочем, не его, а другого философа — Анри Бергсона).
Закрытые общества суть те, которые опираются в себе на некую неизменную идейную
основу — например, христианство. Но для Поппера христианство «антинаучно», а
потому вредно — и закрытое христианское общество следует заменить открытым. То
есть таким, которое вообще не придерживается какого-либо господствующего
воззрения, а содержит в себе массу разнообразных, иногда противоположных друг
другу, принципов,
В этом обществе люди абсолютно толерантны (то есть терпимы)
ко всем воззрениям, потому что они знают: истины нет, так что концепции сменяют
друг друга с калейдоскопической частотой. По мнению Поппера, это очень хорошо,
потому как не дает людям объединиться вокруг одной какой-либо философии (или
религии), что могло бы привести к тоталитаризму. А еще такое общество
исключительно динамично, то есть может постоянно меняться, оптимальным образом
приспосабливаясь к внешней среде — примерно как у животных, только место
естественного отбора заняла «творческая адаптация». Главная неприятность для
открытого общества — это государство, поэтому по-настоящему открытым может быть
только то общество, где индивидуумы независимы от государства, роль которого
сугубо служебна. Ну как, узнали классику экономического неолиберализма — только
на философский лад? Она, родимая — и знакомое нам шарлатанство тоже тут.
Принцип фальсификации отвергли даже поздние позитивисты (так
называемые «постпозитивисты») — Томас Кун, Имре Лакатош, Пол Фейерабенд и
другие (среди них были даже ученики Поппера). Принцип непознаваемости мира сам
по себе не очень-то располагает к пространному теоретизированию — и уж во
всяком случае, персонажи вроде Поппера или Хайека способны породить лишь жалкие
пародии на философию Иммануила Канта. Далее, у Поппера по ходу дела оказывается
слишком много врагов открытого общества — в их число угодил даже Платон.
Если взглянуть на исторические общества, то выяснится, что
именно закрытые общества выигрывали казавшиеся безнадежными войны и вообще
выказывали гораздо лучшую приспосабливаемость к изменчивым внешним условиям —
как раз за счет сплоченности народа. Тогда как, например, излюбленная Поппером
Афинская республика пала при едва ли не первом столкновении с по-настоящему серьезной
внешней угрозой. Это спартанский царь Леонид со товарищи мог остановить ценой
своей жизни армию Ксеркса — но ведь Спарта была жуткой диктатурой... И это не
говоря уж о том, что слухи о толерантности Афин сильно преувеличены: терпимость
афинян закончилась тогда, когда Сократ призвал их иметь совесть, за что был тут
же обвинен в «тоталитаризме» — и казнен. ...
Определенный итог философским исканиям глобального общества
подводит концепция Жака Аттали (род. 1943). Этот философ родился в Алжире, но
вскоре переехал во Францию и сделал там блестящую карьеру, став, в частности,
первым руководителем Европейского банка реконструкции и развития. В своем труде
«Линии горизонта» Аттали «пророчествует» о наступлении нового общества. Если
раньше была религиозная эпоха с культом Бога, а затем вооруженная с культом
силы, то теперь безвозвратно наступает торговая эпоха с культом (именно
культом!) денег. Ее высшее воплощение — торговец, не имеющий ни культуры, ни
родины, ни семьи, а ведущий образ жизни «номада», то есть кочевника, постоянно
перемещающегося по всей планете в поисках максимальной прибыли. У остальных
людей выбор простой: «либо конформировать с этим обществом кочевников, либо
быть исключенным из него»
Давайте обобщим то, что мы узнали в этих скопищах
философских концепций. Главные положительные черты общества, которые выделяют
описанные философы, суть: изменчивость, гибкость, динамичность, непостоянство —
то есть, если называть вещи своими именами, нестабильность, доведенная до
состояния хаоса. Напротив, очень плохи постоянство, верность чему-то
воспринимаемому как вечное (нет ничего вечного!), консерватизм — иначе говоря,
все то, что, с точки зрения мондиалистов, не вписывается в модель непрерывного
и даже все ускоряющегося технологического прогресса. Этот-то прогресс,
«экономизированный» посредством его денежного измерения (польза, которую он
приносит вследствие снижения издержек и увеличения производительности), и
ставится в центр общественного развития, объявляется самоценностью, смыслом и
даже едва ли не божеством.
Но традиционная структура общества не может удовлетворить таким запросам.
Поэтому философия мондиализма отрицает все (подчеркиваю — все!) традиционные
ценности: нацию, семью, государство. Последнее почитается главным врагом,
стремящимся закабалить свободных людей, — посему от него следует держаться
подальше, а лучше свести к минимуму (власть ТНК считается куда более
«демократичной»). Образец человека будущего — кочевник, не имеющий ни
постоянной семьи, ни тем более родины. Не способные вести такой образ жизни
будут отброшены на периферию жизни и уже никогда не смогут подняться обратно
вверх по ступеням социальной лестницы. Вот такая модель. Нравится? Согласитесь:
выглядит жутковато — но реальность еще хуже
Цит по С.А. Егишянц. ТУПИКИ ГЛОБАЛИЗАЦИИ. Торжество
прогресса или игры сатанистов? – МОСКВА. «ВЕЧЕ». - 2004
