https://snob.ru/selected/entry/105199
01.03.16

Владислав Иноземцев: Горный приговор

В конце прошлой недели Россия в очередной раз узнала о крупной производственной аварии — и, почти как всегда, в энергетической сфере. На этот раз на шахте «Северная» под Воркутой произошла серия взрывов метана, в общей сложности унесшая жизни 36 человек. Многие поспешили связать ее с кризисом: дескать, в нынешних условиях и собственники шахты — ради дополнительной выработки — и работники — для повышения зарплаты — все чаще пренебрегают правилами безопасности. Однако, я думаю, не все так просто, ведь аварии подобного рода случались и в самые благополучные годы: в апреле 2004 года из-за взрыва метана на шахте «Тайжина» погибли 47 человек, в феврале 2005 года на шахте «Есаульская» из-за аварии, причины которой так и не установлены, погибли 22 человека, в июне 2007-го жизни 39 горняков унес взрыв на шахте «Юбилейная». Да и что «ходить» в другие регионы — на одних только шахтах «Воркутаугля» за последние 20 лет было более 170 аварий, в которых погибли около 200 шахтеров. Трагедии в угольной отрасли в России продолжаются в привычном темпе, несмотря на кризисы и подъемы — и причина тому не в рвачестве бизнесменов, а в политике государственной власти.

На протяжении последних пятнадцати лет в России каждый миллион тонн добытого угля оплачивается двумя шахтерскими жизнями, тогда как в США и Германии аналогичный показатель почти в 20 раз ниже — один погибший горняк на 9 миллионов тонн ископаемого топлива. Основа этого фундаментального различия — в технологии: вместо размывания пласта мощной струей воды и поднятия на поверхность пульпы в России сегодня в основном применяют опасную, но зато более дешевую отработку пластов комбайном, требующую пребывания в забое десятков человек. Струйная, более передовая технология начала применяться в стране еще в 1990-е годы, когда угольную промышленность пытались реформировать с привлечением кредитов Всемирного банка, однако впоследствии от нее практически полностью отказались по «социальным» соображениям: применение такого метода приводило к сокращению слишком большого числа рабочих мест (против чего выступали и выступают власти, стремящиеся поддерживать «социальную стабильность» в шахтерских регионах). Поставленные в подобные условия, предприниматели отвечают все бóльшим пренебрежением к нормам техники безопасности.

Можно ли изменить ситуацию, даже не меняя радикально технологий (в большинстве случаев аварии на российских шахтах происходят из-за осознанного нарушения установленных правил и регламентов выполнения работ)? Конечно, если подойти к оценке человеческой жизни так, как принято в развитых странах.

В большинстве происходящих в Европе и США аварий, если они приводят к человеческим жертвам, наиболее значительная часть убытков компаний связана с выплатой компенсаций родственникам погибших. В России все поставлено с ног на голову. Вспомним август 2009 года, трагедию на Саяно-Шушенской ГЭС с 74 жертвами. Правительство и коммерсанты потратили на восстановление работоспособности станции 26 млрд рублей. ($850 млн по курсу периода производства затрат). Компенсации родственникам пострадавших составили по $95 тысяч на одного погибшего, а в общей сложности (с учетом раненых) — 260 млн рублей. Май 2010 года, катастрофа на шахте «Распадская», 91 погибший горняк. Капитализация «Распадской» на протяжении недели упала на $860 млн, или на 29 млрд рублей. На восстановление предприятия собственники потратили более 8,6 млрд рублей. Говорили о как минимум 12 млрд рублей недополученной прибыли. При этом все компенсации погибшим и пострадавшим рабочим — и из государственных фондов, и из средств компании — составили 440 млн рублей — около $100 тыс. на одного погибшего. В среднем по этим двум трагедиям компенсации погибшим и пострадавшим составили менее 3% совокупных финансовых потерь, понесенных соответствующими компаниями, и этот уровень сохраняется и по сей день.

Чтобы изменить ситуацию и заставить бизнес, в том числе и окологосударственный, поменять свое отношение к людям, нужен нормальный закон об ответственности за травматизм и смерть на производстве, основанный на четко рассчитываемом показателе цены человеческой жизни как ориентире для расчета страховых выплат. В современной версии закона об обязательном страховании опасных производственных объектов предельная сумма страховых выплат родственникам погибших установлена на уровне в 2 млн рублей (по сегодняшнему курсу — менее $30 тысяч). Такая же сумма будет выплачена родственникам в случае гибели авиапассажира в катастрофе самолета, и несколько большие компенсации предусмотрены для военнослужащих, погибших при прохождении службы. Эти показатели не соответствуют даже текущему уровню экономического развития России, не говоря уже о том образе «вставшей с колен» страны, который транслируется каждый день кремлевской пропагандой.

Если обратиться к международной практике, то первой на ум приходит Монреальская конвенция 1999 года, по которой родственникам каждого погибшего в авиапроисшествии пассажира выплачивается не менее $160 тысяч в виде немедленной компенсации (что не отменяет исков к авиакомпании о возмещении морального ущерба). Россия, понятное дело, к данной конвенции не присоединилась. Если говорить, например, о Соединенных Штатах, то тут официально рассчитываемая «цена жизни» в 2014 году составила $9,1 млн — и это значит, что если мероприятия по, например, повышению безопасности автомобилей, позволяющие, по статистике, спасти жизнь 500 людям, обходились дешевле $2–3 млрд, их следовало санкционировать. Обычно в Америке смерть гражданина по вине государства, например, от действий полицейских или иных «силовиков», обходится властям в сумму от $5 до $12 млн. Около $3–5 млн выплачивают родственникам погибших авиационные или железнодорожные компании в случае масштабных аварий и катастроф. До $600 тысяч может доходить цена серьезной врачебной ошибки. Как следствие, компании и государственные структуры страхуются от подобных случаев, и цена страховки становится дополнительным фактором как повышения безопасности, так и развития страхового бизнеса.

В 2014 году средний показатель ВВП на душу населения, рассчитываемый по рыночному курсу Всемирным банком, составлял в России $12,7 тысячи, а в США — $54,6 тысячи. Если применить простой пропорциональный расчет, то средняя компенсация за каждую загубленную на производстве жизнь составила бы в нашей стране около $2,1 млн. Глядишь, столкнувшись с риском потери $75 млн, администрация «Воркутаугля» задумалась бы о том, следует ли заставлять рабочих отключать датчики метана. Да и в целом идея модернизации производства во многих сферах уже не казалась бы такой противоестественной, какой она выглядит сегодня в России.

Но ведь российская промышленность не выдержит таких штрафов! — скажут некоторые эксперты. Я не согласен. Всего несколько недель назад московский суд отказался выпустить под залог Д. Каменщика, за которого предлагали внести 15 млн рублей, что в три раза больше средней суммы залога, под который в 2012 году выходили на свободу до суда подозреваемые в США ($67 тысяч). То есть если подданные провинились в чем-то перед государством, пусть даже факт их вины еще не установлен, оно готово относиться к ним в разы жестче, чем Америка относится к своим гражданам, но не наоборот: получить достойную компенсацию от нашего государства почти невозможно.

Почти двадцать лет в России не применяется смертная казнь. Считается, что таким образом государство демонстрирует приверженность принципам человеколюбия и гуманизма. Однако плотная смычка интересов власти и бизнеса, безнаказанность крупных бизнесменов и нежелание чиновников нести — ни от собственного имени, ни от имени государства — адекватную ответственность приводят и будут приводить к новым и новым трагедиям. И смертные приговоры, которые все чаще «приводятся в исполнение» на российских шахтах, лишь по «природной скромности» наших политиков не предваряются словами: «Именем Российской Федерации...» Но и без того понятно, кто их выносит и какие интересы скрываются за нарастающим валом производственных трагедий.