Перед рассуждениями Гимпельсона немного официальной статистики (источник БЕЛАЯ КНИГА РОССИИ 1950-2013)
Рис.1. Индексы (1990=1) объема производства промышленной продукции и производительности труда работающих в промышленности РСФСР и РФ
Другие графики о производительности труда в РСФСР и РФ см. здесь>>
См. также на Рискпром.рф «Постиндустриальный» рынок труда: занятые в экономике, промышленности, и «самозанятые»…
А вот что пишет на эту тему Гимпельсон:
Статья Гимпельсона опубликована в № 3842 Ведомости от 01.06.2015 под заголовком: Неформальная модернизация
Росту экономики мешает занятость
Неэффективность государства вытесняет рабочие места в низкопродуктивный неформальный сектор
За 1995–2012 гг. доля занятости добывающего сектора почти не изменилась при росте его доли в добавленной стоимости почти на треть (до 33%). Но две трети роста его производительности обусловлены ценами на нефть. Доля занятых в обрабатывающей промышленности сократилась на 15%, ее доля в добавленной стоимости – почти на 30%. А розничная торговля, строительство и телекоммуникации почти не изменили свою долю в добавленной стоимости при росте доли занятых в них на 40%: торговля и строительство – наиболее «неформальные» секторы, тогда как в сфере добычи неформальная занятость почти нулевая.
Рост инвестиций, инновации и технологическое переоснащение предприятий необязательно ведут к повышению производительности труда во всей экономике: в зависимости от того, куда переходят работники, высвобождаемые в результате модернизации, производительность может как расти, так и снижаться. Межотраслевой уровень производительности труда в России различается в 70 раз (между добывающим сектором и сельским хозяйством, без их учета – вдвое меньше). Но помимо этого есть еще большой и низкопроизводительный неформальный сектор.
Межотраслевой переток работников за 2005–2012 гг. обеспечил России примерно пятую часть роста производительности, пишут в докладе Илья Воскобойников и Владимир Гимпельсон из Высшей школы экономики (ВШЭ). Около 20% этого вклада «съедает» переход работников в неформальную занятость (формальным сектором считаются предприятия-юрлица).
«Традиционно рост производительности труда связывают с инвестициями, поэтому в низком росте видят их недостаток, однако это лишь часть картины», – говорит Воскобойников. В 2005–2012 гг. производительность труда в рыночном секторе экономики росла в среднем на 4% в год, из которых 3,5 п. п. действительно связано с внутриотраслевыми источниками роста (инвестициями, переоснащением), а 0,6 п. п. – с перераспределением труда между отраслями. И на 0,1 п. п. производительность сокращалась за счет перетока работников в неформальный сегмент, подсчитал Воскобойников. Максимален негативный эффект в обрабатывающей промышленности: переход работников в неформальный сектор сокращает ее вклад в агрегированную (по всей экономике) производительность, обусловленную модернизацией производств, более чем на четверть.
За 2000–2013 гг. общая численность занятых в России возросла примерно на 3,5 млн человек, при этом корпоративный сектор потерял более 5 млн рабочих мест: соответственно, в неформальный сектор перешло почти 9 млн работников. Рост неформальной занятости в России поддерживает уровень безработицы низким, но в то же время тормозит рост производительности труда – а значит, и экономики. В неформальном секторе занят примерно каждый пятый работающий, на этот сектор приходится почти половина – 44,8% – отработанных часов, но только 10,3% добавленной стоимости (данные 2012 г.), и эта доля снижается. «Неформальный сектор, а тем более его расширение работает против агрегированной производительности труда и лишает экономику структурного бонуса», – заключают эксперты ВШЭ.
Разрыв в производительности труда между формальным и неформальным сегментами российской экономики – 5,4 раза, подсчитал Воскобойников: если бы все неформально занятые стали трудиться с той же продуктивностью, что и в формальном сегменте, то уровень российской производительности возрос бы в 1,55 раза. Расчет гипотетический, указывает он. Загнать всех в формальный сегмент невозможно, потому что часть людей просто никогда себя в нем не найдет.
«Репрессии» против неформального сектора вряд ли подействуют, предостерегают эксперты ВШЭ: решение проблемы стоит искать в том, что мешает экономической активности «на свету» – в роли государства в экономике. Неформальность растет из-за того, что спрос на труд подавляется самим государством путем избыточного и непредсказуемого регулирования.
Институты в экономике должны помогать отбраковывать неэффективные фирмы, но не мешать входить новым игрокам в эффективные секторы, говорит Гимпельсон: «В развитых странах межотраслевая вариация в производительности, как правило, относительно невелика. Если какой-то вид деятельности резко уходит вперед по производительности и в итоге приносит больше прибыли, то туда пойдут и дополнительные игроки, и инвестиции до тех пор, пока из-за конкуренции ситуация не выровняется, т. е. не сократится рента». В России проблема не столько в самой неформальности, сколько в усилении неоднородности экономики, которая прирастает не лидерами роста, а аутсайдерами. В итоге чем длиннее «хвост», тем меньше рост, заключает Гимпельсон: избыточной зарегулированностью государство усиливает эту неоднородность, препятствуя конкуренции, созданию новых рабочих мест и вытесняя экономическую активность в менее продуктивный и технологически примитивный неформальный сектор. Войти новому игроку в добывающий сектор практически невозможно, а открыть ларек на рынке пока относительно легко, сравнивает он.
В числе указов президента от 2012 г. было повышение производительности труда в 1,5 раза к 2018 г., ее рост министр экономического развития Алексей Улюкаев назвал «практически безальтернативным источником экономического роста и повышения национальной конкурентоспособности». За шесть лет к 2018 г. производительность, как следует из прогноза Минэкономразвития, вырастет только на 9,7%. Ранее министерство уже признавало невыполнимость президентского указа, предлагая сконцентрироваться на росте производительности в промышленности путем «принуждения к модернизации». В 2014 г. рост производительности труда замедлился с 1,4 до 0,5% при продолжении спада инвестиций и сокращения рабочих мест – на 500 000 в секторе крупных и средних предприятий, или на 1,3%, за январь – февраль 2015 г. – еще на 1,1%. По словам вице-премьера Ольги Голодец, с начала 2015 г. теневая занятость выросла на 5% из-за кризиса, а в 2014 г. сокращалась. Этот сектор, где занято около 20 млн человек, правительство рассматривает в том числе как огромный резерв бюджетных доходов: если бы удалось его обелить, то не было бы и дефицита Пенсионного фонда, говорил министр труда Максим Топилин, предлагавший заставить работников влиять на своих работодателей, например ограничить выдачу кредита людям, за которых работодатели не платят страховые взносы. Надежда на такое обеление – миф, призвала не обольщаться директор по социальным исследованиям ВШЭ Лилия Овчарова: причина неформальной занятости – в отсутствии институциональных условий, которые позволяли бы генерировать новые рабочие места. |
